чтоб ваши инновации… – Два серых глаза злобно стрельнули в Василису. – Вон что ваши инновации творят. – Она кивнула в сторону окна.
За еловой границей полыхал грохот, ревели машины, клокотала техника. Шум стоял такой, будто опять Содом и Гоморру рушил гнев божий.
Плотное облако бурой пыли стояло над лесом, там, куда забрались городские строилы. «Не будет леса», – трещали тупиковцы по всей деревне, и из их домов веяло выпотрошенным отчаянием.
– Почто неймётся им? – Нос директрисы возмущенно сморщился и стал похож на старый гриб. – Почто так припекли они к нашей деревне?
– Выгодно им тут, – ответила Василиса. – У нас тут усадьба, церковь, места исторические, и если их подчистить, для туристов интересные. И фабрика у нас под боком, значит, можно продолжить.
– Чего продолжить?
– Разложение, урбанизацию, прогресс промышленности. Называйте, как хотите.
– В страшенное время живём, Василиса.
– Не страшнее, чем раньше.
Василиса хотела бы сказать больше, но заставила себя смолкнуть. Её мысли не понравились бы консервативной Гертруде Парамоновне, ведь Василиса в гроб готова была лечь, только бы посмотреть, как тракторы утрамбуют не только леса, но и всю их деревеньку. Тогда всем придётся уехать. Тогда у Василисы найдётся движущая причина сбежать из этой гиблой бездыханной глуши…
Василиса осеклась в собственных рассуждениях. Как могла она так думать о месте, где родилась и выросла? Он этого не простит…
Холодная пустота обняла всё тело. Захотелось курить – согнать мертвый мороз жаром. Кто бы знал, какой манной небесной может быть всего одна сигарета.
Из школы Василиса выходила, когда солнце уже катилось к западу. У школьной ограды стояли Жигули брата. Василиса заранее попросила Игоря забрать её из школы.
Авто – старенькое, как мир, ещё отцом купленное – дробно гукнуло, пока Василиса садилась на переднее сиденье. Поехали молча. Оба задумавшиеся, пришибленные какой-то одинокой, но сильной мыслью. Игорь супился, и его горбинка над носом стала похожа на пик горы. Ему было ровно пятьдесят лет, ровно на двадцать больше, чем ей. Нескромная разница, но иной раз и незаметная из-за их одинаково суженых соколих глазах и жёстких русых волос.
– Прораб приезжал, – заговорил Игорь. – Обвинял меня в поджоге.
Василиса не ответила, знала, что продолжение последует само:
– Рубят лес они, уничтожают тоже они, а я как председатель якобы пособляю анархии и чиню больше всех вреда. А прорабу смешно.
После того как строительная компания выкупила лесной участок близ деревни, после того как начала рубить и смахивать деревья, лес вдруг загорелся. Загорелся, когда там находились рабочие из компании. Пожарные уверяли, что то воспламенились торфяники, взрытые техникой застройщиков. Застройщики уверяли, что виноват председатель сельсовета. Игорь Петрович Непокорнев. Её брат. Забавно выходило.
– Ладно, хоть участковый рядом был. Встал на мою сторону, прораба урезонил. Хотя беседа вышла интереснейшая.
У Василисы почему-то вырастали перед внутренним взором Давид и Голиаф. И хотелось надеяться, что все они, тупиковцы, выйдут Давидами из нечестного сражения с исполином Голиафом-застройщиком. Но ведь надо быть реалистами…
– Поедем-ка в лес, – заключил Игорь в своей председательской манере, не терпящей возражений.
Василиса удивилась, но не стала ни выяснять, ни выпытывать. Всё, что нужно, брат сам скажет.
– Сейчас почти шесть, рабочие вот-вот уйдут, и мы пройдём свободно. Напоследок. Да к тому же… Странное там чой-то ладится. Вот придёшь, сама учуешь. Как будто сам лес обороняется.
Зыбкая дрожь прошла по телу, но Василиса не подала виду.
В лесу сквозь рябые кроны деревьев солнце казалось жерновом. Таким грузным и неровным, что как ни силься – ни за что не сорвать с неба. Но так Василисе казалось раньше. Теперь хоть и пыталась фантазировать, но видела только жёлто-песчаный комок. Похожий на тот, что встал в горле.
По вечерам Тупиковый лесок особенно ощутимо обрастал запахами влажной коры, сосны, дуба. Где-то – словно над самым ухом – щёлкала клювом сипуха. Нагло покрикивали зяблики, перебиваемые тихим звоном корольков. На окраине лес именно таким, дружелюбным, был, а вот дальше – неизведанная, покрытая мглистой тайной чащоба, где частенько пропадал народ.
Жигули притормозили у границы облесения6. В лучах солнца вспаханный грунт казался горячей магмой.
Вместе с братом они разулись. По старой указке отца верили, что так земля лучше чувствуется, что её силу можно впитать. К тому же здесь всегда было мягко – почва приятно-тёплая, как мякиш.
– И не скажешь, чтобы горело что… – Игорь задумчиво мял траву пальцами ног. – Всё по-старому. И ничего не тронуто.
– Так не эта часть горела, – строго отрезала Василиса. Мысленно дала себе пощечину: вот тебе и сестринская поддержка…
– А всё равно. Гарь не чувствуется. Что есть хорошо. И кстати, бензином тоже не несёт. А вот когда здесь вся строй-команда, так задохнёшься. Но лес чистится. Борется.
Василиса слабо прыснула в кулак.
– Все тебе смеяться, Васютка, – он устало сощурился. – Только всё теперь пойдёт не так…
Десять непобедимых казней обрушились на Тупики.
Дошли до дуба. Он был таких несравненных размеров и так почитался любым поколением местных, что никаких других имён и прозвищ за ним не закрепилось. Дуб. «Дядко» или «Дяд» – иногда прикладывали особо закоснелые старожилы Тупиков.
Василиса с Игорем были уверены, что Дядко был каштанолистным дубом – листья его росли слегка заостренными, как кончики копий, а так водится у каштана. Шарообразная крона разрослась до того, что под ней можно было устроить жилище для нескольких семей. Девочкой Василиса представляла, что это было место совещания пташек – днём птичий перелив голосков лился с каждой ветки.
Игорь и она присели на поваленное тут же бревно, похожее на раздробленный навильник. Оно всегда заменяло лавчонку для отдыха.
– Странно-странно… – Игорь покусывал губу, пережёвывая какую-то неподатную мысль. Василиса допытываться не стала, знала, что сам всё выскажет. – Тут вот какое дело. Я и трезв был, и в своём уме, и видел всё чётенько и ясно, как после дождичка белого…
– Что же видел, братушка?..
– Не поверишь. Тотем видел. Прямо здесь, перед нашим Дядко. Тотем был такой же высоты, как ствол, а в ширину – как осина многолетняя. И взаправду стоял тут. Я подумал ищо, что это наши учудили. Решили так припугнуть строяков по молодецкой неуёмности и богатой фантазии.
– Знаешь, а вполне возможно. – Василиса сорвала жилистый листок с дуба. – Это… интересно, – сдержанно выдала она, комкая лист и давя шаловливое любопытство. Сухо добавила: – Надо бы у наших спросить. Тебе-то правду выдадут.
Ветер стих. Замолк разгульной щебет. Утихомирилась елань, лежавшая кольцом перед дубом. Ни крохи звука. Ни песчинки слова. Благодать овеяла
