отвечал секретарь.
— Какой профессор? Что ему нужно? — и, не дожидаясь ответа, начальник полиции нетерпеливо взяв пакет, сломал печать и стал читать про себя представленную бумагу. Вот что заключала последняя:
"Господину Начальнику сыскной полиции в Вене".
"Имею честь уведомить вас, г. Начальник, что один из опаснейших вождей панславизма, Петербургский профессор Осипов, по полученным мною сведениям, должен сегодня вечером прибыть из России в Краков для агитации среди сельского населения Галиции и Буковины. Арест и обыск его необходимы. Подробности можете получить лично от меня".
"Теодор Шарп, профессор астрономии Венского университета".
— Гм… Один из вождей панславизма… — повторил вслух барон. — Да, тут нужны энергичные меры… Послушайте вы, — обратился он затем к секретарю, в раболепной позе стоявшему у дверей, — пригласить завтра ко мне господина Шарпа для личного объяснения!
— Будет исполнено, ваше превосходительство.
— А сейчас немедленно отправить в Краков коменданту следующую телеграмму! Садитесь и пишите:
"Краков, Коменданту крепости, генералу Котеншвейн".
"Прошу вас, немедленно по приезде в Краков русского профессора Осипова, арестовать его и его спутников, а затем в скорейшем времени препроводить их в Вену вместе с их вещами".
"Барон Кнурбергер".
* * *
Генерал Котоншвейн, комендант Кракова, грубый и недалёкий солдат, прочитав эту телеграмму утром следующего дня, только что хотел отдать приказ, как вошедший с докладом дежурный офицер отрапортовал ему о поимке шпиона, снимавшего план укреплений и называющего себя русским профессором Осиповым, из Петербурга.
— Осипов?! — обрадовался комендант. — Его-то нам и нужно. Немедленно опечатать все его вещи, арестовать его спутников и вместе с ним отправить, как можно скорее, под надежным конвоем, в Вену!
— Слушаюсь, генерал.
Офицер вышел и, взяв несколько жандармов, отравился в гостиницу, где остановились наши герои. Утомленный путешествием, Гонтран спал еще крепким сном юности, как жандармы разбудили его и объявили, что он арестован. Напрасно молодой дипломат показывал свой вид, уверяя, что приказ об его аресте — ошибка, напрасно грозил возмездием за оскорбление представителя Франции, — офицер твёрдо заявил ему, что он должен исполнить волю начальства…
Через час Михаил Васильевич, Гонтран и их верный слуга, Василий, уже неслись по направлению к Вене, находясь в запертом вагоне, в обществе пятерых австрийских жандармов.
Незадолго до приезда арестованных в столицу Австро-Венгрии, барон Кнурбергер сидел в своём кабинете и оживлённо разговаривал с господином довольно странной наружности.
То был человек высокого роста, одетый в длиннополый чёрный редингот, наглухо застегнутый спереди. Огромные сапоги на толстых подошвах неуклюже сидели на его тощих ногах. Все изрытое оспою лицо, волосы, несмотря на все усилия, торчавшие вихрами, и длинная козлиная борода делали наружность этого господина не особенно представительной. Но проницательные, живые глаза, глубоко сидевшие в глазницах и зорко выглядывавшие из-под нависших густых бровей, показывали в нём человека с недюжинным умом и железной волею.
Это был Теодор Шарп, доктор астрономии и профессор Венского университета.
Его суровая, аскетическая фигура представляла резкий контраст с поношенной, нахальной наружностью начальника полиции. Ровным, сухим тоном он давал свои объяснения, не обращая никакого внимания на льстивые любезности, расточаемые ему бароном.
Только когда вошедший агент заявил, что арестованные прибыли, и барон пригласил своего собеседника принять участие в обыске их вещей, Теодор Шарп изменил своему бесстрастию: его губы судорожно сжались, лоб нахмурился, обнаруживая усиленную работу мысли, и глаза засверкали загадочным огнем. Лихорадочно вскочив, он последовал за начальником полиции, стуча своими тяжёлыми сапогами.
ГЛАВА VII
Теодор Шарп отказывается от награды. — Допрос Михаила Васильевича. — Обвинение. — Гонтран врывается в кабинет барона Кнурбергера. — Освобождение графа Фламмариона. — Прощание. — Ответ Пализа. — Кто прислал Михаилу Васильевичу телеграмму? — Михаил Васильевич и Теодор Шарп. — Беседа двух ученых. — Русский профессор обнаруживает большую отвагу. — Суд и приговор.
После тщательного обыска всего багажа наших героев, барон Кнурбергер вернулся в свой кабинет, сопровождаемый профессором Шарпом. Лицо начальника сыскной полиции было оживлено выражением нескрываемого удовольствия, и он радостно потирал себе руки. Вид ученого, напротив, по-прежнему был холоден и бесстрастен.
— Ну-с, дорогой профессор, крупных мы с вами зверей затравили сегодня, — проговорил барон, опускаясь в мягкое кресло. — Если повести дело правильно, то меня, наверное, ожидает повышение, а вас орден Франца Иосифа.
— Простите меня, барон, — сухо прорвал его Шарп, — но я не желаю никакой награды.
— Как?! Ведь единственно благодаря вам мы раскрыли замыслы этих славянофилов, посягающих на спокойствие и целость Австро-Венгерской империи! — Искреннее удивление выражалось при этом на лице Кнурбергера.
— Донеся на моего коллегу по профессии Михаила Осипова, я исполнил лишь свой прямой долг пред государством, и признательность правительства — для меня лучшая награда… К тому же, — прибавил профессор, устремляя загадочный взгляд на своего собеседника, — у меня есть своя цель, достигнув которой я буду вполне вознагражден.
— Странно… Впрочем, как знаете… Ну, а теперь приступим к допросу арестантов. — С этими словами начальник полиции позвонил.
На звонок в кабинет вошел уже виденный нами секретарь.
— Велите привести сюда подсудимого Осипова, а сами садитесь записывать его показания, — приказал барон. Секретарь с поклоном вышел и, тотчас-же возвратившись, сел за стол, приготовившись писать. Через минуту за дверью послышалось бряцание жандармских палашей.
Услышав, что ведут арестованного, Шарп невольно опустил голову и побледнел. По скоро он снова выпрямился с прежним ледяным спокойствием; только глаза его, как два раскаленных угля блестевшие из-под нависших бровей, обнаруживали душевную бурю, кипевшую в груди этого по-видимому бесстрастного человека.
Михаил Васильевич вошел под конвоем двух рослых жандармов с саблями наголо. Увидев Шарпа, он испустил крик радостного изумления.
— Вы ли это, дорогой товарищ?! — спросил он, порываясь подойти к Венскому астроному.
— Я самый, господин Осипов, — холодно отвечал последний.
При ледяном тоне, которым были произнесены эти слова, радость Михаила Васильевича сменилась горестным удивлением, и он не без замешательства проговорил:
— Я никак не ожидал встретить вас здесь…
— Я нахожусь здесь, чтобы исполнить свой долг, — был сухой ответ.
— Потрудитесь молчать и отвечать только на мои вопросы, — прорвал барон дальнейший разговор двух ученых, обращаясь к отцу Леночки. — Ваше имя?
— Михаил Осипов.
— Возраст?
— Пятьдесят девять.
— Занятие?
— Член Санкт-Петербургской Академии Наук… Член-корреспондент всех астрономических обществ и учреждений, какие только существуют на земном шаре. О моих трудах и открытиях можете осведомиться у господина Шарпа.
При этих словах зависть исказила лицо доносчика, и он бросил яростный взгляд на своего русского сотоварища.
Барон продолжал допрос:
— Какова цель вашего приезда в пределы Австрии?
— Занятия в Венской обсерватории.
— Гм… — недоверчиво проговорил начальник полиции, устремляя испытующий взгляд на лицо подсудимого. — А что значат
