Дэна Фишера, по-видимому, заголовки передовиц волновали больше, чем что-либо иное, подумала Нэнси. «Журналист-перебежчик из „Трибьюн“ арестован за шпионаж!» — едва ли такое понравится акционерам. Херцог всегда был рисковым парнем; Нэнси казалось, что Фишер, долгие годы работая с ним, занимался своего рода пожаротушением. Ей нравился Дэн Фишер. Возможно, он даже мог бы стать ее другом. Сорокадвухлетний, не намного старше ее самой, Дэн был классным журналистом — воплощение активности, неутомимого трудолюбия и бесстрашия. Они с Нэнси имели много общих друзей. Веселый, порывистый и исключительно милый Дэн закатывал грандиозные вечеринки и очаровывал буквально всех. Он включался в борьбу очень осторожно и отлично знал, что мог потерять все: честь фирмы всегда на первом месте, и акционеры не захотят крупного публичного скандала с китайским и индийским правительствами… Нэнси резко сменила направление мыслей. Шумиха может привести к цепной реакции и спровоцировать правительства других стран лишить газету поддержки. От этого серьезно пострадают продажи.
Нэнси тяжко вздохнула и прикрыла глаза. Дневной зной закипал, и она чувствовала, как по шее стекает струйка пота. Она бы сама сделала материал о Херцоге, но что толку? Дэн наверняка его «зарежет». Будучи изворотливым и проницательным, он чуял, что иметь дело с Херцогом стало опасно. У него был план, но уж точно не для обнародования в международном масштабе. Откинув голову на спинку засаленного кожаного сиденья, Нэнси чувствовала себя уставшей и напуганной, но все-таки радовалась тому, что не попала на место Херцога, который представлялся ей одиноким и всеми забытым, крайне нуждающимся в дружеской поддержке. Несмотря на слова Дэна Фишера о нежелательности противодействия властям, совесть не позволяла Нэнси забыть о судьбе Антона Херцога.
8
Молодая тибетская женщина в сумерках торопливо пересекла поляну в джунглях, пригнув голову под струями неугомонного ливня и сжав в кулак ткань шали на груди. Это была деревенская учительница, обучавшаяся на курсах медсестер в Лхасе. Она только что отошла от самодельных носилок с чужестранцем. На его тело набросили голубую пластиковую пленку, лоб укутали мокрым полотенцем, прикрывавшим глаза и переносицу, белые руки сложили на груди, как у павшего воина-викинга, ожидающего прощального ритуала погребального костра. По периметру поляны маленькими группками расположились монахи — кипятили у костров воду для чая с маслом яка.[14]
Женщина пригнулась между ветками деревьев под брезентовым навесом, дававшим слабое укрытие от нескончаемого дождя. Она поклонилась помощнику настоятеля и опустилась на колени на коврик из ячьей шерсти. Старый лама махнул двум сидящим подле него монахам, приказывая им удалиться. Монахи поспешно поднялись и быстро пересекли поляну, чтобы присоединиться к пившим чай. Лама подался к женщине. В голосе его звучала тревога, граничащая с отчаянием.
— Ну как, он что-нибудь сказал?
Лицо девушки тоже было взволнованным.
— Он весь горит, доктор очень обеспокоен.
— Так сказал или нет?
Девушка никак не решалась ответить, опасаясь сделать что-то не так.
— Да… Правда, я не уверена. Я не совсем разобрала… Он бредит. У него галлюцинации: ему мерещится что-то, чего здесь нет.
— Расскажи мне все. Какие слова он произносил? Назвал ли он свое имя?
Девушка смутилась.
— Нет, лама. Иногда он говорит по-тибетски. Произносит слова вроде тех, какие говорят монахи во время молитв. Потом вдруг перескакивает на другие языки, которых я не знаю, а иногда на английский. Он бредит. По-моему, он зовет людей. Ему очень больно. Но один раз, когда мы остановились у водопада, он улыбнулся и посмотрел на меня, будто очнулся. В тот момент он был счастлив. Он взял меня за руку и повторял одно и то же: «Шангри-Ла… Шангри-Ла… Шангри-Ла…»
Монах почувствовал, как сердце его замерло, а потом встрепенулось с гулким ударом и резкой болью, словно пронзенное тупой иглой. Пытаясь сохранить самообладание, он кивнул и с напряженным выражением лица проговорил:
— Прислушивайся. Ухаживай за ним хорошенько. Попытайся разговорить его.
— Хорошо, лама. Я не отойду от него ни на шаг.
Девушка поднялась на ноги, собираясь уходить, но вдруг остановилась.
— Лама… А что это означает — «Шангри-Ла»?
— Не бери в голову, девочка, — ответил старый лама. — Просто не отходи от него и сообщай мне все, что бы он ни произнес.
Она поклонилась и вышла. По навесу барабанил дождь. Шангри-Ла! Лама слишком хорошо знал, что означают эти слова. Так люди западной цивилизации называли Шамбалу, таинственную страну в Гималаях, затерявшуюся где-то в долинах к западу. Лишь горстка лам издревле хранила тайну опасного пути к ней. Самому настоятелю было запрещено даже приближаться к этому пути.
Лама перевел взгляд на незнакомца, лежавшего недвижимо на другом конце поляны, после чего закрыл глаза и приготовился к медитации.
Перед его мысленным взором явились духи. Видения давным-давно умерших лам пришли к нему: великие ламы, бывшие его учителями в детстве. В голове зазвучали их голоса, будто он вернулся через годы назад и сидел у их ног. Как-то раз в монастыре Кайлас престарелый лама рассказывал ему, что страшная война разразилась на землях Запада, далеко-далеко за Гималаями. В те годы казалось, что весь мир балансирует на грани, что он готов уйти на темную сторону, что солнце закатится и мир больше не увидит его. Пришли какие-то белые люди искать дорогу в царство Шамбалу. Они намеревались явиться туда и просить царя о помощи. Ламы попытались помочь белым людям в их поисках, и это было страшной ошибкой. Ламы не понимали, что белые люди пришли из другого мира, погрязшего в крови. Не следовало вступать с ними в сговор. Не следовало помогать им. Те люди несли гибель.
Помощник размышлял и пытался урегулировать дыхание, но каждый раз, когда он намеревался приступить к медитации, в памяти всплывало слетевшее с губ чужестранца слово: «Шангри-Ла».
Его обуял отчаянный порыв вскочить, перебежать поляну и оттащить ужасного незнакомца вниз к реке. Там надо выйти на середину потока, подталкивая перед собой носилки с телом, а затем ледяные гималайские воды подхватят и унесут прочь этот кошмар — вниз по течению, к водопаду, к Индии и дальше, дальше…
Однако настоятель велел ему позаботиться об этом человеке. Вопреки всему, что стало известно, лама обязан защитить и спасти этого белого. Он содрогнулся и подумал: о, если бы настоятель был здесь и сам услышал те слова…
9
Уже минула середина дня, когда Нэнси Келли прибыла в офис редакции «Интернэшнл геральд трибьюн» на Акбар-стрит. Почти час такси пробивалось по городу, уворачиваясь от запрудивших улицы рикш, коров, нищих и разномастных полуживых от старости автомобилей, заполонявших все городские артерии Дели. Простившись с Дэном, Нэнси сразу же набрала номер делийской редакции.
