фокусники, акробаты, певцы и танцовщицы. Они показывали чудеса ловкости и силы, грации и красоты.
Крисп с интересом смотрел на них, хлопал вместе со всеми и с аппетитом пробовал все новые блюда, которые придвигал к нему отец. Единственное, от чего он решительно отказался — это от паштета из соловьиных языков. Он очень любил этих невзрачных с виду птиц с их удивительным пением и не смог заставить себя отведать традиционного блюда императорских пиров.
А в остальном, ему все больше и больше нравилось тут.
Когда на сцену вышел известный поэт и нараспев стал читать посвященную императору поэму, в зале воцарилась благоговейная тишина. Сам Деций слушал невнимательно. Он то и дело перешептывался с Валерианом и подзывал к себе кого-нибудь из легатов. Было видно, что император чем-то озабочен и лишь отдает положенную дань чествующему его городу.
Геренний Этруск уже откровенно зевал. Крисп, заметил это и, как это часто бывает в таких случаях, тоже невольно зевнул. Причем как раз в тот момент, когда на него посмотрел цезарь. Затем их взгляды встретились еще раз… еще… Цезарь недовольно покачал головой, давая понять Криспу, что ему надоела поэма, и тот согласно кивнул, но тут же, спохватившись — стихи ведь посвящены императору! — сделал серьезное лицо. Цезарь улыбнулся, и что-то сказал стоявшему за ним императорскому слуге в красном одеянии…
В это самое время поэт закончил свое чтение, и раздались новые рукоплескания и восторженные крики гостей.
Крисп хлопал, кричал вместе со всеми и даже не сразу понял, почему кто-то пытается его остановить. Оглянувшись, он увидел распорядителя пира, который почтительным тоном сказал, что его зовет к себе цезарь.
— Меня?! — изумился Крисп и вопросительно посмотрел на отца.
— Иди-иди! — подтолкнул его Марцелл. — Сама Фортуна улыбается тебе, сынок!
«А может, и мне, в награду за всё, что я пережил за последние годы…» — прошептал он, с надеждой и тревогой глядя вслед сыну, направившемуся за распорядителем пира к императорскому ложу…
3. Марцелл, узнав, что его зовет к себе император, страшно разволновался…
Цезарь Геренний Этруск жестом пригласил Криспа присесть на краешек своего ложа и стал расспрашивать, кто он, откуда, по какой причине оказался в Афинах, и что ему нравится, а, может, и нет, здесь…
Криспу не могло не льстить, что он удостоился беседы с самим цезарем. Радость и гордость переполняли сердце, которое все быстрей колотилось в груди. Но, благодаря стараниям матери и отца Нектария, у него был такой характер, что его трудно было изменить в считанные часы. Даже перед сыном владыки римского мира Крисп не лебезил, не торопился с ответами, говорил всё, как есть, что особенно понравилось цезарю и не осталось незамеченным самим Децием.
Император, почти не переставая советоваться с военачальниками о планах предстоящего похода, благосклонно кивнул ему. Затем протянул персик и повернулся к сыну:
— Тебе, как предводителю римской молодежи — принцепсу ювентутис, давно уже нужен толковый помощник. Почему бы нам не сделать им… Как тебя звать, юноша? Крисп? Вот — Криспа! Он серьезен, умен, сразу видно, не корыстолюбив и честен, не то, что сыновья всех этих… — он брезгливо кивнул на пирующих сенаторов и, обращаясь к Криспу, сказал, как о уже решенном деле: — После нашего возвращения с войны, будешь жить во дворце и помогать цезарю. А теперь позови ко мне своего отца. Я лично хочу поблагодарить его за воспитание такого сына.
— Постой!.. — шепнул Геренний, придерживая за локоть Криспа. Помощник помощником, но, судя по всему, цезарю жилось так одиноко, что для него важнее было найти настоящего друга. И он, совсем, как простой мальчишка, с надеждой заглядывая в глаза Криспу, спросил:
— Мы ведь будем дружить с тобой, правда, да?
Криспу стало так жаль этого юношу, что все правила придворного этикета вдруг вылетели у него из головы, и он, называя цезаря по имени, с самой искренней теплотой ответил:
— Конечно, Геренний! Мы ведь — уже с тобою друзья!
Это еще больше понравилось цезарю, и он, тайком от отца, с неожиданной для его болезненного вида силой, пожал Криспу руку.
… Марцелл, узнав, что его зовет к себе император, страшно разволновался.
— Ты ничего не перепутал? Это такая честь… Я ни разу не удостаивался подобного… А может, он недоволен моей службой?
— Что ты, отец! — попытался успокоить его Крисп, но тот с испугом взглянул на него:
— Надеюсь, ты ни словом не обмолвился о своей…
Крисп сразу понял, что Марцелл хотел сказать «вере», но побоялся произнести это слово здесь вслух.
— Н-нет, отец… отрицательно покачал он головой, и, когда Марцелл ушел, несколько мгновений рассеянно озирался вокруг, словно силясь понять, где он, как тут оказался, и что это с ним…
Но это продолжалось лишь считанные мгновения. Посеянные отцом семена быстро заглушили колосившееся уже золотом поле, которое так старательно возделывал в его сердце отец Нектарий…
Ловя на себе завистливые взгляды, слыша льстивые голоса, прознавших о его возвышении, вельмож, он гордо огляделся и выпрямил спину, как это подобает другу и помощнику цезаря, как знать, через несколько лет, может, и самого императора!
В мечтах о будущем, он возносился все выше и выше… Сенаторская тога, массивный наградной браслет, золоченый шлем легата, всё уже было на нем…
И когда он увидел себя, как Валериана, с маленьким золотым мечом префекта претория на шее, вдруг послышалось имя, от которого все его видения рассеялись, словно утренний туман… растаяли, как мираж в пустыне!
Оно было сказано возлежавшим на соседнем ложе человеком шепотом, но прозвучало для него громче грома…
«Христос»!..
Крисп вздрогнул, прислушался и, несмотря на то, что вокруг гремела музыка, и что-то кричали захмелевшие люди, еще отчетливее услышал:
«Христос!!»
Снова прислушался, и опять прозвучало:
«Христос!!!»
Возлежащие перед соседним столиком сенатор и всадник говорили о том, что еще вчера было для него роднее и важней всего на свете: о Господе Иисусе Христе, о тайном эдикте Деция и предстоящих в неминуемо близком будущем гонениях — пытках и казнях. Оба они были готовы исповедовать Христа до конца и укрепляли в этом друг друга.
«Так вот что мне не давало покоя там, в порту!» — ахнул про себя Крисп.
И понял, что он потерял.
И вспомнил всё.
Он достал подаренную отцом монету и какое-то время смотрел то на золотой профиль, то на живого императора, который, поймав его взгляд, узнавающе улыбнулся ему…
Крисп опустил голову и едва не бросил на пол монету с изображением того, кто обрекал своим эдиктом его собратьев по вере
