не нравилось оно Симе. Не нравилась ей и собственная фигура с тонкими, очень худыми ножками и несколько преувеличенной задней частью. Сима ни в коей мере не была толстой, но несоответствие некоторых пропорций создавало именно такое впечатление.
Сима была художницей и потому стремилась визуально исправить свой внешний вид. Некоторых она даже шокировала — особенно своим пристрастием к шляпам и ботфортам.
Сима густо подводила брови, чернила светлые, как у всех рыжих, ресницы и красила губы ядовито-красной помадой. Поскольку Алена знала Симу очень давно (лет пятнадцать назад они познакомились в Доме художника), то уже привыкла к ее внешности.
Люба же, которая была больше Алениной подругой, поскольку приехала в Москву из того же городка, к Симиным визуальным экспериментам никак не могла привыкнуть. «Господи, Алена, да скажи ты ей! Что она опять с собой сделала?..» Сима могла нарисовать на своем лице капающие из глаз слезы, могла навертеть вокруг шеи боа из перьев неизвестной птицы и натянуть перчатки до плеч, а однажды даже сбрила брови — «под Марлен Дитрих». Сбривала ли на самом деле Марлен Дитрих себе брови или нет, Алену не волновало, в отличие от Любы…
— А я винца привезла! — радостно сообщила Сима, стянув с себя через голову пончо. Под пончо на ней было атласное платье цвета шампанского с разрезом до пупа и стянутое на груди брошью в виде божьей коровки. — Красненького…
— Ты же за рулем!
— А я для тебя. Ты будешь пить, а я буду на тебя смотреть, — ласково сказала Сима.
Они прошли в комнату.
— Я Любке позвонила, — сообщила Алена. — Может быть, тоже сейчас приедет. Или нет — я на самом деле с автоответчиком разговаривала…
— Да? Это было бы хорошо, если б мы все вместе собрались, — согласно кивнула Сима. Провела пальцами по корешкам книг на книжной полке, потом повернулась на крутящемся табурете возле Алениного «Шредера». — Какой маленький у тебя рояль… — заметила рассеянно.
— Называется — кабинетный, — сказала Алена. — Между прочим, начало двадцатого века!
— Антиквариат… Ой, а это что? — вцепилась Сима в подзорную трубу, стоявшую на подоконнике. — Прелесть какая! Настоящая?
— Конечно… Семен Владимирович дал.
— Ой, этот Семен Владимирович… — засмеялась Сима и поднесла трубу к глазам. — Надо же, все видно! Аленушка, а зачем тебе эта труба?
Алена помедлила, а потом решила признаться:
— Я за человеком одним наблюдаю. Кстати, он еще здесь… Ты не туда смотришь. Во-он там… — Она рукой осторожно направила трубу. — Видишь?
— Вижу, — тихо ответила Сима, страшно заинтригованная. — Мужик сидит на скамейке. Ничего так… На Ричарда Гира похож, когда тот еще относительно молодой был.
— Какой еще Ричард Гир, у Ричарда Гира нос картошкой! — обиделась за своего незнакомца Алена.
— Нет, похож, — настаивала Сима.
— Да ни капельки! — возмущенно закричала Алена.
— Аленка!
— Что?
— Что-что… Кто он?
— Я не знаю.
— Ой, уходит! — закричала Сима, волнуясь. — Алена, он уже уходит!
— Пусть уходит. Он всегда уходит, как стемнеет. Посидит полчаса-час — и обратно…
— А зачем он тут сидит?
— Говорю же, не знаю! Между прочим, каждые выходные… На пруд смотрит. На уток. Как люди на льду катаются…
— Каждые выходные… Он замечал, что ты за ним наблюдаешь?
— Нет, конечно, он же практически спиной ко мне сидит. Спиной или вполоборота… И потом, даже если бы он обернулся, все равно бы меня не заметил. Дом большой, окон много… — Алена включила свет — стемнело внезапно и быстро.
— Ты в него влюбилась? — серьезно спросила Сима, глядя на Алену круглыми светло-серыми глазами, в которых отражался электрический свет.
— Сима, я не сумасшедшая, я просто из интереса за ним наблюдаю… — возмущенно начала Алена, но подруга ее перебила:
— Значит, он тебе нравится, и ты хочешь с ним познакомиться. Алена, но это просто — выйди из дома в следующий раз, пройди мимо, сделай вид, что у тебя сломался каблук, спроси, не видел ли он собачку…
— Какую собачку?
— Ну, которую ты якобы ищешь! Ах, Алена, вариантов знакомства масса…
— Во-первых, у меня нет собачки. Во-вторых, я не думаю, что он захочет со мной знакомиться. В-третьих, не уверена, что мне самой нужно это знакомство.
— Ты что, Алена?.. — Сима еще шире раскрыла глаза. — Еще как нужно! Ты же одна!.. А он, кажется, вполне приличный мужчина, на Ричарда Гира похож…
— Дался тебе этот Ричард Гир! — рассердилась Алена. — И потом, это нехорошо — самой навязываться.
— Ой-ой-ой! — насмешливо засмеялась Сима. — А ты думаешь, как люди знакомятся? Хочешь всю жизнь в четырех стенах просидеть, ожидая принца на коне? Он же, этот принц, знать о тебе не знает! Вот откуда он может догадаться, в какой квартире тебя искать, а?.. Он что, экстрасенс?
— Сима!
Они замолчали, глядя друг на друга.
И в этот момент запищал домофон.
— Любка? — удивленно-радостно воскликнула Сима.
— Она, наверное… Только я тебя умоляю, Сима, ничего не говори — ты же знаешь, какая она!
Алена быстро спрятала подзорную трубу и побежала открывать дверь.
Через пару минут к компании присоединилась Люба.
— Привет, богема! Алена, я твое послание услышала и подумала — отчего, в самом деле, не заглянуть?..
Любовь Шеина была выдающейся женщиной — в прямом смысле этого слова.
Она была выше Алены на голову, а Симы — на две. В музейных залах, представлявших античность, можно увидеть подобных женщин, запечатленных в мраморе. Люба была копией Артемиды или Дианы-охотницы. А может, Геры, супруги Зевса…
Большую часть своей жизни Люба занималась академической греблей — профессионально. Званий и наград — несть числа, квартиру в Москве смогла купить, в отличие от Алены… Но потом Люба ушла из спорта и теперь работала в крупной туристической фирме «Надо и о личной жизни подумать…» — сурово объяснила она свой уход из большого спорта.
Правда, ни Алена, ни Сима ничего о личной жизни подруги не знали, поскольку Люба была человеком очень скрытным. Они давно привыкли к этому и в душу к ней не лезли. Надо будет — сама расскажет.
Но в том, что эта личная жизнь существует, можно было не сомневаться — у Любы вечно не хватало времени, встречи трех подруг можно было по пальцам пересчитать. Да и сама Люба — высокая, статная, мощная, с гривой вьющихся каштановых волос, кареглазая, чернобровая, румяная — никак не походила на киснувшую в одиночестве старую деву.
— Господи, что за подруги у меня… — захохотала она. — Одна пианистка, другая художница… Мне, что ли, каким искусством заняться?
Алена открыла бутылку вина, поставила в центр стола свой торт.
— О, опять это зефирное чудо… Алена, а я вот что принесла.
