Книга Мой милый шрам - Элли Джелли

Я была свободна. Никаких мужиков, никаких проблем, никакого флирта, никаких авантюр! Всех своих женихов я заранее предупредила, что буду не на связи и придумала правдоподобную причину для каждого. Бедный Кирюша исправно присылал мне каждый месяц по двести тысяч рублей, чтобы мне становилось лучше. И это работало, мне действительно становилось намного лучше! Все три месяца мой телефон провел в режиме: «не беспокоить» и принимал звонки только от избранных контактов. У меня их было четыре: мама, бабушка, тетя Света и Марк, которого я оставила присматривать за всем этим бабским балаганом. Бедный малыш, представляю, как сильно он от них натерпелся. Надеюсь, магнитик, который я везу ему, немного компенсирует потраченное время.

Все женщины в моем роду чрезвычайно инфантильны и не самостоятельны, я, как белая ворона, среди них, никогда ничего не боялась и шла напролом. С детства мне приходилось брать ответственность не только за себя, но и за слабую, вечно разбитую мать, которая так и не смогла пережить надлома.

Сейчас это кажется какой-то сказкой, но раньше мы жили просто шикарно, ни чуть не хуже, чем семья Ридигеров и Огнаревых. Моя мама была очень красивой, статной женщиной, с благородными аристократичными чертами лица, я не унаследовала даже часть этой роскошной, породистой красоты. Мой отец приметил ее сразу, как увидел, она работала крупье в казино, он жутко влюбился и позвал ее замуж, а она, естественно, согласилась и появилась я. Отец занимался бизнесом, но потом, как это часто бывает после знакомства с нужными людьми, переквалифицировался в чиновника и мы зажили еще лучше. У нас был роскошный дом, прислуга, личные водители, брендовая одежда, отпуска на Мальдивах и все блага этого мира. Я помню эту же Италию еще маленькой девочкой, но тогда я не могла оценить ее по достоинству, так как была слишком пресыщена частыми поездками. Я училась в лучшей частной школе, отец сутками пропадал на работе, мать занималась домом и никуда не лезла, мы жили счастливо, пока однажды сказочке не пришел конец.

Отца посадили за растрату, не знаю, кому он перешел дорогу, но это была показательная казнь, реальный срок и полная конфискация имущества. Полная! У нас не осталось ничего кроме носков, трусов и других тряпок. Арестовали все счета, нашли все офшоры, драгоценности и ценные бумаги, изъяли всё, что было записано на маму и других родственников. Мы остались без всего, я чувствовала себя настоящей голодранкой, когда возвращалась в школу, оплаченную до конца учебного года и больше не могла позволить себе школьные обеды, экскурсии и совместные походы в кафе после уроков. Мы мотались по квартирам, которые нам предоставляли сердобольные подруги матери, в тайне от своих мужей, напрямую нам никто не помогал, видимо боялись, что федералы и их возьмут в разработку, раскручивая преступные цепочки. Мне было двенадцать, для меня это стало настоящим ударом, вся моя жизнь моментально пошла под откос, но надежда, что все наладится еще была. До тех пор, пока спустя три месяца за решеткой, мой отец не умер от сердечного приступа. Я до сих пор считаю, что это случилось не просто так и он влез в какую-то историю, в которую лезть не стоило. Но нашу семью это окончательно добило.

Мать всегда была очень слабой, не самостоятельной женщиной и когда поняла, что больше никто за нее не будет думать и принимать решения, сникла, скисла и запила. Вместо того, чтобы искать работу, деньги и жилье, она целыми днями страдала и лезла в бутылку. Помню, как в магазинах я воровала капроновые колготки, потому что мне не в чем было ходить в школу и ванильные булочки, потому что они были огромные и голод не чувствовался до самого вечера. Спятавшись за гаражами, я ревела, давилась булкой и ненавидела себя за то, что я преступница и воровка.

Как бы я не пыталась растормошить мать, возвать к ее ответственности, она не приходила в чувства и упивалась своим горем. Когда нас мягко попросили освободить очередную квартиру, мы были вынуждены вернуться в дом бабушки и дедушки, с которыми мама не общалась с окончания школы, а я так вообще ни разу не видела. Мы оказались в однокомнатной квартире в Подмосковье, где кроме них, жила сестра мамы тетя Света и ее маленький сын. После роскошного особняка в три тысячи квадратных метров, спать вповалку на полу казалось необычайным унижением, но еще больше меня поражало то, что все делают вид, что все нормально. Тетя Света не работала и не собиралась, жила на алименты в восемь с половиной тысяч рублей, бабушка и дед получали только пенсию, мать не шевелилась как-то помогать семье, теперь она нашла собутыльника в лице деда и страдала еще больше, ведь плакать на публику всегда интересней. Ее жалели и не трогали. Я продолжала ездить в школу за тридевять земель и постигать новые навыки в виде проезда зайцем и попрошайничества монеток. Я делала свои первые, неуверенные шаги в аферизме. Я быстро поняла, что если симпатичная, аккуратная девочка в дорогой школьной форме подойдет к какому-нибудь дяде или тете и скажет, что потеряла деньги на метро, то в восьмидесяти процентах случаев, они приложат к турникету свою карту, чтобы помочь. Точно так же можно было поступать в магазинах, мужчины были более щедрые и к ненавистной булочке могли добавить от себя шоколадку, и тогда я радостно несла ее в школу, делая вид, что у меня все хорошо. Просить деньги или еду у одноклассников мне казалось страшнее смерти, я всегда старалась держать лицо. Я ждала, что учебный год закончится и меня переведут в другую школу, мне больше не придется изображать из себя богатую ровню и трястись, что меня скоро раскусят. Но, к нашему с матерью удивлению, в августе нам сообщили, что мое обучение оплачено до конца одиннадцатого класса и я могу продолжать учиться и получать форму. Я не знаю, кто и для чего это сделал, но мама говорит, что скорее всего это был отец Марка, накануне отец очень помог ему в делах. В глубине души, я была рада, что останусь, так у меня была возможность прикасаться к остаткам прошлой жизни. Свое выпускное платье и туфли я тоже украла, к тому моменту мои навыки усовершенствовались, а моральная сторона аспекта больше меня не беспокоила.

За двенадцать лет почти ничего не изменилось, только семья сократилась вдвое. Я ушла из дома сразу же после школы, мой двоюродный брат