клеветник, то нельзя давать ему повода для новых писем…
Последние слова понравились председателю. Он снова заговорил спокойно и размеренно:
— Дорогой мой, я не сомневаюсь, что вы напрасно потеряете время. От кошки рождается кошка, и, хоть сто раз проверяй, суть от этого не изменится. — Он помолчал немного. — Я думаю, вам не следует идти тем путем, которым мы прошли совсем недавно. Здесь вы найдете лишь то, что нашли мы, и ничего больше. Попробуйте отыскать иной путь проверки…
Зазвонил телефон. Председатель, слушая далекий голос, не без удовольствия повторял: «Да… да… завтра в десять… совещание в обкоме… буду, обязательно буду…»
Назармат-ака положил трубку и, улыбаясь, спросил у Сапара:
— У вас в городе рабочий день, наверное, давно уже закончился, а?
…Только на третий день Сапару удалось встретиться с Аманом Кошоевым, секретарем партийной организации колхоза. До встречи же с ним он зарылся в бумаги, пытаясь отыскать концы «потерянной земли». Однако на бумаге все было гладко.
Кошоев, двадцативосьмилетний парень, сразу понравился Сапару. Хотя, узнав, что тот лишь полгода работает в этом колхозе, засомневался в его помощи.
— Ничего, разберемся, — уверил его Кошоев. — Надо разобраться. А председатель прав: нельзя было откладывать рассмотрение этого дела до моего возвращения. Я ведь после отпуска сразу в больницу попал, месяц провалялся. Хотя, конечно, и без меня можно было партсобрание провести. В общем, разберемся.
— Я, видимо, буду писать об этом, — осторожно сказал Сапар.
— Если факты подтвердятся.
— Естественно.
— Что ж, хоть и неприятно попадать в газету… — Кошоев развел руками. — Но истина дороже, как говорится. Сейчас главное — разобраться, найти эту самую истину.
Сапар вместе с Кошоевым вновь проверил все донументы, выявил все гектары, выделенные бригадам. И — выяснилось: Тойчиев прав! Двум бригадам дали лишние гектары.
Десять дней кропотливой работы целиком захватили Сапара. Непогода, задержала его в Оше еще на сутки, за которые он успел написать фельетон. И лишь сидя в самолете, он снова вернулся к мыслям о доме, об Айганыш.
Самолет легко пробежал по бетонной полосе, подкатил к аэровокзалу. Еще несколько минут ревели моторы, нотом успокоились. Стюардесса открыла люк.
Морозный ветер гнал поземку. Сапар, подняв воротник пальто, быстро прошел в здание аэровокзала. Остановился, подумав: «Как же он заявится домой? Ведь мать уже все, наверное, сказала Айганыш. Все. Как они живут теперь в одном доме? Как разговаривают друг с другом?»
Сапар прошел к свободному креслу, сел, положив на колени портфель. Прикрыл глаза в тяжелом раздумье. Вспомнился парторг Кошоев. Молодец парень! Особенно он понравился, когда Сапар сказал, что обо всем придется писать в газету, и Кощоев согласился. Как это он сказал: главное — найти истину? Он прав. Он тысячу раз врав, парторг Кошоев. Надо искать истину. И если истина покажет, что ты не прав, что ты ошибся, соберись с силами, сумей сказать: «Я виноват. Судите меня, люди». А может быть, ты себя правым считаешь, дорогой Сапар? Ну, тогда представь на месте своей жены не Айганыш, а Насин. Вот она готовит тебе завтрак. Вот она лежит с тобой. в постели. Вот вместе смотрите телевизор. Вот идете к друзьям, и ты говоришь: «Моя жена Насин»… Вот едете в горы и любуетесь цветами. Представил? Не можешь? Только Айганыш видишь? Зачем же тогда весь этот огород городишь? В чем сомневаешься тогда?
«Но ведь может человек двумя цветками любоваться?» «Может. Только Айганыш и Насин — не полевые цветочки, и они вряд ли мечтают о том, чтобы ты собрал их в один букет».
«Но ведь может человек двоих любить?»
«Нет, не может. Любовь, как и правда, — одна. Вторая — обман, ложь. И потом — не об этом ведь речь. Ты же не потому оставляешь Айганыш, что разлюбил ее?»
«Я люблю Айганыш и Насин…»
«Ты любишь Насин?»
«Мне нравится быть с ней».
«Извини, это еще не любовь. Ты сможешь прожить без Насин?»
«Смогу. Если… не уйдет Айганыш».
«Вот видишь, — если…»
Сапар вздрогнул, неожиданно ощутив на плече чью-то руку.
Оглянулся, — Мукаш стоит, улыбается. В руке — билет.
— Один раз Сапар меня от командировки спас, а второй раз некому было, — сказал он. Потом спросил: — А ты что, домой не собираешься? Или опять вместо меня полетишь? Только теперь в Нарын…
— Да нет, спасибо, — усмехнулся Сапар.
— Так что ты здесь делаешь? — Мукаш присел рядом.
— Сижу.
— Я и сам вижу, что сидишь, не слепой. Почему домой не едешь? Или действительно с Айганыш поссорился?
— Почему — действительно? — не понял Сапар.
— Да я догадываюсь — у вас что-то не так…
Сапар только вздохнул. После минутного молчания спросил:
— А ты жениться не собираешься?
Мукаш рассмеялся.
— Мне девочек хватает…
— Не устал?
— В каком смысле?
— Ну, сегодня одна, а завтра — другая. Все равно ведь одно и то же… К оседлости не тянет?
— Это серьезный разговор, друг мой Сапар, а на серьезный разговор времени нет, через десять минут посадку объявят. Так что до следующего раза.
— Ладно, я и так понял, что ты можешь ответить.
— Гляди, какой догадливый… Ну, до встречи. — Мукаш встал и направился к двери, ведущей на летное поле.
VIII
Подходя к дому, Сапар уже знал, что скажет жене. Прежде всего, конечно, извинится за свою пьяную выходку. И скажет, что любит одну только ее, Айганыш, что никто ему больше не нужен, что не мыслит жизни без нее. И здесь он не покривит душой, не солжет, ибо теперь почувствовал и увидел все отчетливо… А потом он попросит прощения. Только бы она простила его, только не затаила бы смертельную обиду. Все будет хорошо, только бы Айганыш простила его.
Дома была одна мать. Она встретила Сапара радостно, устав от одиночества. Накрывая обеденный стол, она между делом сообщила, что Айганыш положили в больницу. На встревоженный взгляд сына коротко обронила: «Не знаю, что уж там случилось». И Сапар понял, что расспрашивать ее бесполезно. Видимо, разговор у нее с Айганыш все-таки состоялся.
— Апаке, — после некоторого молчания сдавленно произнес Сапар. — Апаке… я хотел сказать вам… Нам надо поговорить, апаке.
Мать вопросительно посмотрела на него.
— Апаке, если вы любите меня, то нашу жизнь с Айганыш…
Сапар не договорил, увидев, как вздрогнула, как растерянно посмотрела на него мать: она считала дело решенным.
— Не надо, сынок, — произнесла она. — Если ты уважаешь мать, то не надо об этом. Выслушай меня…
— Апаке!
— Дай договорить мне, сынок. Десять лет я жила одной только надеждой. Только надеждой… — вздохнула она. — Но я устала уже, устала ждать. Да
