прибегала к силе, но не к насилию, не к подавлению; скорее это можно назвать подчинением или превосходством.
Я будто бы говорила: «Сейчас мы отправимся в путешествие — не бойся, расслабься и получай удовольствие!» Часто все было просто и прозаично. Я обнаруживала точку стона, не успев даже приступить к делу — например, когда мы ели курицу или салат. «Ах вот где она!» — прямо на кухне, вперемешку с бальзамическим уксусом.
Я пользовалась разными приспособлениями — люблю эти штуки! — а иногда делала так, что женщина сама обнаруживала точку стона прямо передо мной. Я ждала, замерев, пока она раскроется мне навстречу. Тихие, робкие стоны не могли сбить меня с толку: я заставляла ее двигаться дальше, навстречу самому мощному и громкому стону.
Стоны бывают разные: клиторальный (тихий, с сомкнутыми губами), вагинальный (глубокий, гортанный звук), комбинированный клиторально-вагинальный. Есть предварительный стон (некий намек на стон), почти-стон (повторяющийся звук), стон «мы на правильном пути» (глубокий, четкий), элегантный стон (он похож на переливчатый смех), стон Грейс Слик (как голос рок-певицы), стон осы (беззвучный), полурелигиозный стон (представьте себе муэдзина), горный стон (похож на йодль), стон младенца (кажется, будто бы агукает), собачий стон (с прерывистым дыханием), южный стон (в нем как будто слышен южный акцент), несдерживаемый воинственный крик бисексуалки (глубокий, агрессивный, пульсирующий), пулеметный стон, стон дзена под пыткой (душераздирающий и голодный), стон дивы (высокий оперный тембр), стон оргазма, от которого сжимаются пальцы; и наконец — стон неожиданного тройного оргазма.
Я была в той комнате
Посвящается Шиве и Коко
Я была там — когда ее вагина раскрылась.
Мы все были там — ее мать, ее муж,
и я,
и медсестра-украинка, засунувшая целиком руку
в резиновой перчатке в ее вагину
и поворачивавшая ее — словно рычаг.
Я была в комнате, когда от схваток она согнулась
пополам, исторгая нечеловеческие стоны,
и я все еще была там спустя несколько часов,
когда она внезапно пронзительно закричала
и замолотила руками воздух.
Я была там, когда ее вагина
из отверстия для удовольствия превратилась
в археологический туннель, в священный сосуд,
в венецианский канал, в бездонный колодец,
из которого выглядывал крошечный ребенок,
ищущий спасения.
Я видела цвета ее вагины. Они изменились.
Я видела иссиня-фиолетовый
и кровоточащий томатно-красный,
серо-розовый, темный;
видела кровь, выступившую, словно испарина,
по краям;
видела желтовато-белую жидкость, и кал, и сгустки
крови, извергавшиеся изо всех щелей,
а она все тужилась, тужилась;
видела в этом отверстии головку ребенка,
пучки черных волос,
видела, как он высовывается из-за кости —
я отчетливо это помню;
и медсестру-украинку, которая все копалась
и копалась в ней своей скользкой рукой.
Я была там, когда мы с ее матерью
взяли ее за ноги и развели их в стороны,
против ее силы,
а ее муж упрямо считал: «Раз, два, три…» —
и повторял, чтобы она сосредоточилась, тужилась…
Мы смотрели только на нее.
Мы не могли отвести от нее глаз.
Мы забыли о вагине.
Как иначе объяснить то,
что мы совершенно не испытывали благоговения,
не восхищались происходившим чудом?
Я была там, когда врач засунула в нее
волшебные ложки,
и ее вагина превратилась в огромный рот
оперной певицы,
который пел во весь голос;
и вот сначала появилась головка,
затем серая шевелящаяся ручка,
за ней — тельце, трепыхающееся
в наших трясущихся руках.
Я была там и позже — когда просто повернулась
и посмотрела на ее вагину.
Я стояла и смотрела на нее —
распластавшуюся, совершенно обнаженную,
израненную, распухшую, разорванную,
заливавшую кровью руки врача,
который невозмутимо зашивал ее.
Я стояла и не сводила с нее глаз —
когда ее вагина внезапно превратилась
в алое, пульсирующее сердце.
Сердце способно на жертву.
Как и вагина.
Сердце может прощать и залечивать раны.
Оно становится шире,
чтобы мы нашли себе место в нем.
Или — чтобы мы покинули его.
Как и вагина.
Оно может болеть — ради нас, расти — ради нас,
умирать — из-за нас,
кровоточить, выпуская нас в этот сложный мир,
полный чудес.
Так и вагина.
Я была в той комнате.
Я помню.
Монологи-вспышки
Каждый из этих монологов был посвящен какому-либо случаю насилия, убийства, игнорирования или угнетения женщин. Мне выпала огромная честь получить приглашение в сообщества этих женщин. Надеюсь, что, рассказывая истории о своих страданиях, они исцелятся; что, вытащив на свет ужасную правду, они и сами выйдут из тени, поймут, как их ценят и что им больше ничто не угрожает.
Память о ее лице
Посвящается Эстер
Исламабад
Они все знали: нечто ужасное
скоро произойдет,
Всякий раз, как он возвращался домой
с разъяренным миром.
В первый раз
Он взял первое, что попалось под руку,
схватил горшок,
ударил ее по голове,
с размаху заехал ей в правый глаз.
В следующий раз
Он немного подумал,
Подождал,
Вынул свой ремень
И рассек внутреннюю сторону ее бедер.
В третий раз он решил перейти
к непосредственному контакту
И избивал ее кулаками.
Он сломал ей нос.
Они слышали, как она кричит.
Слышали, как она умоляет.
Но никто даже не подумал вмешаться.
Она принадлежала ему.
Неписаный закон.
Не спрашивайте, что она сделала.
Его просто бесило ее лицо.
Ее умоляющее лицо, вечно в ожидании большего.
Наконец он устал от нее.
Он все спланировал:
заранее запасся кислотой,
налил ее в банку.
Она сказала, что ей нужны деньги на еду,
посмотрела на него —
