Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Информация буквально сыпалась Максу в руки. И количество файлов в только что заведенной им в компьютере папки под названием «Дельта» стремительно увеличивалось.
9
Статистика показывает, что едва ли не к самой уязвимой категории редеющего с каждым годом мужского населения относятся вдовцы. Они чаще других умирают от инфарктов и инсультов. Даже по несчастным случаям они входят в группу риска. Для мужчины, голова которого занята скорбными мыслями об утраченной женщине, с которой он собирался долго жить и умереть в один день, очень легко, не заметив, войти в опасную зону под строительными лесами или ступить на проезжую часть, в то время как на светофоре горит красный сигнал…
Глядя на Константина Германовича, так и думалось о принадлежности его к группе риска. Слегка оправившись после того страшного дня, с которого начался для него текущий год, выкарабкавшись из заторможенно-слезливого состояния, в котором он пребывал на койке института Склифосовского, Чайкин продолжал производить тягостное впечатление на людей знакомых и незнакомых. Он и раньше-то представлял собой тип «рассеянного профессора», но если прежде, в зримом или незримом присутствии энергичной и заботливой жены, игравшей для него роль скорее матери, чем любовницы, над странностями Константина Германовича хотелось добродушно посмеяться, то теперь они вызывали грусть. Грусть, направленную не только на этого сгорбленного, серого, как бы обсыпанного траурным пеплом человека, на глазах превратившегося из просто немолодого — в старика, но и на весь удел рода людского, полный непредсказуемых ударов и нежелательных поворотов.
Возникновение в его жизни Александра Борисовича Турецкого, ищущего убийц Наташи, Константин Чайкин воспринял все с тем же траурным равнодушием. Вот если бы он искал саму Наташу, тогда другое дело… В потаенных подвалах сознания Константина Германовича скрывалось абсолютно нелогичное, но труднопобедимое убеждение, что Наташа не умерла, а куда-то скрылась, и, приложив усилия, ее еще можно найти. Причина этой причуды заключалась, по всей видимости, в том, что Наталью Робертовну похоронили без его участия и, не увидев супругу мертвой, он по-прежнему представлял ее живой.
— Ищите, — позволил Константин Германович, диковато и сурово взблескивая глазами, которые до чудовищного размера увеличивались стеклами очков. — Вот, все в ее комнате, как при Наташе. Ничего не тронул, не выбросил. Если это может помочь, смотрите, копайтесь.
В доме покойной Турецкий застал мемориальное кладбище грамот и дипломов, аналогичное тому, которое сохранил в «Авангарде» ее кабинет. Только если рациональный Аникеев позволил всей этой бумажной глянцевости красоваться на стене для всеобщего обозрения, то здесь она хранилась рассованной по ящикам, кое-как. Судя по способу хранения свидетельств своих достижений, чрезмерной любовью к почестям Наталья Чайкина не страдала. Не исключено, она считала, что это на работе она — гендиректор, а дома — обычная женщина… Перебирая документальную шелуху отлетевшей жизни, Турецкий неторопливо беседовал с Константином Германовичем, мало-помалу склоняя его память к интересующим следствие и начисто упущенным Плотниковым деталям.
— Наташа — была ли она раздражительной? Я бы не сказал… Наташа… — Чайкину доставляло горькое удовольствие произносить имя женщины, которую он никогда уже не сможет позвать. — Но она волновалась из-за работы. Наташа болела своим делом, принимала его близко к сердцу. Была неравнодушным человеком. Если Наташа раздражалась, то только по этой причине.
— Вам о чем-нибудь говорят фамилии Лунина и Бабчука?
— А кто это такие?
— Футболисты клуба «Авангард». Наталья Робертовна грозилась их выгнать. За что?
— Бабчук… Бабчук… что-то такое цепляется… — Константин Германович сосредоточенно сощурился за очками, ради усиления мыслительного процесса почесал лысоватую голову, обсыпав новой порцией перхоти спину и плечи серого пиджака. — Постойте, постойте, Лунин и Бабчук! Как же… Я же помню, «одурманенные»…
— Как-как? — Турецкий напрягся в ожидании, отложив кипу свидетельств, среди которых одно его чем-то обеспокоило, но у него будет время разобраться с этим после. — Одурманенные?
— Я никогда не вникал в подробности Наташиных спортивных дел, я математик, знаете ли, но сейчас отчетливо вспомнил. Наташа действительно… она была сердита и говорила кому-то по телефону, что в «Авангарде» не место дурману и одурманенным. И при этом повторяла фамилии Лунина и Бабчука, да-да, в точности как вы сказали.
— У вас есть предположения, что бы это могло значить?
— Никаких. Подробностей Наташа мне не сообщала, а я не спрашивал. Наташа рассказала бы мне, если бы сочла нужным. Мы уважали друг друга…
— Когда это было?
— Боюсь, не смогу помочь. Хронология встает на дыбы. За неделю до… или за месяц… нет, я что-то путаю… Наташа у нас всегда следила за числами… Наташа…
— Не волнуйтесь, Константин Германович, — поспешил его утешить Турецкий. — Если даже не вспомните, ничего страшного. Если вспомните, сообщите все-таки мне.
— Можете на меня рассчитывать, — с излишней, возможно, высокопарностью пообещал Чайкин.
Турецкий отметил эту высокопарность мельком, вскользь, поскольку его в данный момент занимало нечто другое. В груде бумаг, извлеченной из модернистского шкафа, который состоял из соединенных причудливым образом полочек и ящиков разной формы, он наткнулся на один документ, важность которого успел отметить, но полностью оценил ее только сейчас.
— Константин Германович, ваша жена была членом «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами»?
10
Снова тяжелый, выматывающий день — и никаких результатов! Надя Кораблина выходила из спортивного зала, неся свое изумительное тело, как чашу, полную разочарования. Алла Лайнер снова унизила ее, высмеяла перед остальными девчонками — менее совершенными, менее красивыми, менее способными, чем она! А они смотрели и радовались, должно быть, что Надя, прирожденный лидер, новая олимпийская суперзвездочка, так промахнулась. Она ведь и в самом деле промахнулась, себе-то врать не станешь. Никак ей не дается эта новая, вроде сделанная специально под нее программа! Особенно сложным оказался элемент с булавой. Плохо получается, с заметным мышечным усилием, с какой-то лошадиной чрезмерной натугой. А художественная гимнастика — это искусство изящества. Свирепый оскал, напряжение сведенных мышц простят борцу или штангисту, но гимнастка обязана улыбаться. Несмотря ни на что, вопреки всему.
А попробуй тут поулыбайся, когда физические силы истощены! Надя уже неделю чувствовала, что она на пределе. Но сейчас, когда все старания ушли впустую, усталость охватила ее целиком. Она последней покинула после тренировки спортивный зал, когда-то бывший для нее воплощением мечтаний как дворец сказочного принца, и позже всех вошла в душевую. Лайнер не остановила ее, не утешила, как бывало раньше, и это нанесло Надиному сердцу еще одну рану. Прежде строгость тренера компенсировалась вспышками великодушного прощения, сегодня Алла Александровна осталась отстраненна и холодна. Зачем она так? Почему? В чем причина? У тренера, как у любого человека, могли быть свои неприятности, происходящие вне стен спорткомплекса, она могла срывать на подопечных злость, но Надя не хотела в это верить. В ее глазах тренер не имела слабостей, она воплощала собой абсолютную справедливость — и не только спортивную. Великолепная Алла Лайнер сжимала в руке карающие молнии, но тем сильнее хотелось от нее милосердия, участия и поддержки. Пусть бы сто раз обругала перед всеми, зато наедине по-матерински обняла (рядом с ее ста восьмьюдесятью сантиметрами роста Надя чувствует себя маленькой девочкой) и шепнула: «А все-таки ты умница, у тебя рано или поздно получится. Не исключено, что уже на следующей тренировке. Я в тебя верю». Но сегодня… ничего: ни участливого слова, ни утешения! А что, если Надя и в самом деле надорвалась, истощила свои невеликие силы, осталась пустая, как выжатый лимон? И это в начале спортивной карьеры. Тогда уж точно с гимнастикой надо завязывать. Но до чего же обидно! Заплакать, что ли? Уже и в носу щиплет…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
