ветром. Пока еще совсем робкий, тающий, едва касаясь земли, этот снег был предвестником скорого окончания осени и начала зимы.
«Скорее бы она наступила», – подумал Нейтан, втягивая в легкие теплый табачный дым. Зима лучше осени. Зима покроет всё своим белым покрывалом, спрячет под ним наготу земли и леса, даст миру отдохнуть, выспаться, чтобы однажды, спустя много дней, проснуться и зацвести новыми красками.
«Может быть, и мне удастся отдохнуть? – подумал Нейтан, выпуская в воздух клубы белесого дыма. – О, Властитель, как же я устал!»
Я закончил чтение и захлопнул книгу. Завершающие строки моего последнего романа, начатого еще при Тессе и законченного примерно через полгода после ее смерти. И с тех пор я не написал ни строчки. Ни одной чертовой строчки! Я пытался, действительно пытался начать новую книгу, но просто не мог ничего из себя выжать. Внутри меня словно что-то сломалось. Тот механизм, что позволял мне в былые времени проводить бессонные ночи за печатной машинкой, заряжаясь крепким хентийским чаем или терпким красным вином, от заката и до восхода солнца воображать и выплескивать на бумагу фантастический мир моих грез, вдруг перестал работать. И в какой-то момент, гексала два или три назад, я прекратил эти попытки. Я просто остановился, не уверенный, что когда-нибудь сдвинусь с этой мертвой точки снова. Я замер, потому что сил на дальнейшее движение просто не было, и стал ждать. Чего ждать? Хотел бы я знать.
– Спасибо большое, Клиффорд – улыбнулась мне пожилая женщина, облаченная в серо-зеленое платье, искусно подчеркивающее всю стройность её фигуры, которой могли бы позавидовать многие юные барышни.
Её слова словно вырвали меня из транса, и я услышал аплодисменты. Несколько десятков людей, расположившихся на деревянных скамьях, установленных посреди книжной лавки, смотрели на меня и неистово хлопали, а кто-то даже встал с места, подчеркивая тем свое уважение. Я заметил, как несколько растроганных дам смахнули слезы с глаз своими белыми платочками. Весьма благодарная публика. Вот только я ей был совсем не благодарен. Знали бы они, в каком алкогольном бреду я писал эти строки, как тяжело мне давалось каждое предложение, как больно мне было в тот момент и как же сильно мне хотелось все бросить, сжечь эту чертову рукопись, а затем и весь дом вместе с собой. Ненавижу эту книгу. Ненавижу публику, которая нашла в этих уродливых и преисполненных боли словах что-то прекрасное. А таких было, по всей видимости, немало, ведь книга имела ошеломительный успех, уступив в продажах лишь моему второму роману из серии о приключениях частного детектива, авантюриста и охотника за древностями – Нейтана Боунза.
– Напоминаю вам, – произнесла миссис Каранкет, обернувшись к залу. – Господин Клиффорд Марбэт сейчас зачитал нам последнюю главу из своего романа «Право на жизнь». Прекрасная книга. Я лично прочла ее трижды. Такой глубокий и искренний роман.
Я стерпел эти похвалы с покорной и благодарной улыбкой, которую давно уже разучил и демонстрировал на всех подобных мероприятиях.
– Итак, господа и дамы, если у вас есть вопросы к мистеру Марбэту, вы можете задать их прямо сейчас.
Миссис Каранкет снова села в свое кресло, с краю от импровизированной кафедры, на которой стоял я.
Вопросы, конечно, были, куда же без них? На таких встречах выделяются немало журналистов, ведущих колонки о культурной жизни города.
– Позвольте, мистер Марбэт, – поднял руку полноватый молодой мужчина в сером пиджаке.
Я кивнул. Мужчина быстро поднялся.
– Ломар Синтари, газета «Око туманного города», – представился он и продолжил:
– С тех пор как вышел роман «Право на жизнь», прошло уже больше двух лет. Это самый большой разрыв между произведениями в вашей карьере, я прав?
– Правы, – согласно кивнул я и отпил воды из стакана, заботливо оставленного здесь миссис Каранкет еще до начала моего выступления.
– И никакой информации о вашем следующем произведении нет. Может ли это означать, что вы готовите своим читателям нечто грандиозное? Или может быть, опасения некоторых ваших почитателей верны, и вы готовы распрощаться с персонажем Нейтаном Боунзом, а то и не только с ним, но и со всей писательской деятельностью вовсе?
Я ожидал такого вопроса. Знал, что его обязательно должны будут задать, и нет ничего удивительного в том, что он прозвучал первым.
– Уверяю вас, что для подобных опасений нет никаких оснований. Возможно, я взял небольшой творчески перерыв, и только.
– Чем он может быть вызван, мистер Марбэт?
«Сам отлично знаешь, чем, сукин ты сын».
– Разве всегда нужны причины? – спокойно ответил я. – Возможно, каждому иногда хочется остановиться, выдохнуть и подумать обо всем, что он уже совершил, а также о том, что только собирается сделать.
– Очень туманный ответ, вы не находите?
– Под стать названию вашей газеты, – улыбнулся я, и по залу прокатился робкий смешок.
– Спасибо, мистер Марбэт, – газетчик сел и тут же потянулись вверх еще руки.
Они задавали свои вопросы, многие из которых, да что уж там, почти все из них, мне были хорошо знакомы. «Ассоциируете ли вы себя со своим персонажем?», «Откуда вы черпаете вдохновение?», «Сожалели вы когда-нибудь о тех решения, которые принимали ваши герои?», и всё прочее в том же духе. Банально, скучно, зато просто и легко отвечать. Вопросов о смерти Тессы не прозвучало, они были под запретом, об этом, я уверен, миссис Каранкет предупредила всех и каждого, за что я был ей искренне благодарен.
В итоге моя мука закончилась, Рита Каранкет поднялась и провозгласила, что пятнадцать минут, данные на разговор с автором истекли, и вновь поблагодарила меня. В ответ я тоже отчеканил слова благодарности за это приглашение, за возможность пообщаться с читателями и прессой, сияя все той же лживой улыбкой.
С большим облегчением я покинул кафедру, уступив свое место худощавому, низкорослому поэту с густыми бакенбардами, пышной шевелюрой черных, как уголь волос, завитых мелким бесом, и смуглой кожей – явными показателями наличия в нем саббатийских кровей.
«Выдыхай, милый», – зазвучал мягкий голос Тессы в моей голове. – «Всё закончилось. Ты справился».
Раньше
