– Где и как все произошло?
– Здесь, в областном центре. Насильник подкараулил ее в подъезде многоквартирного дома, когда она возвращалась ночью домой после дежурства.
– Где работала? – уточнила Анна.
– В круглосуточной аптеке.
– Положишь мне на стол это дело, сегодня же его посмотрю. А ты найди эту женщину, может быть, что-то сложится. Да, и узнай адрес аптеки.
– Для начала съезжу на адрес, где она проживала в то время.
– За тридцать два года многое изменилось. Лучше проверь по базе.
– В восемьдесят девятом ей было двадцать три. Могла выйти замуж и сменить фамилию, – заметил Павел.
– Делай как знаешь, но только найди, – закончила Анна.
Незаметно, за разговором, они дошли до здания управления и встроились в очередь сотрудников у турникета. Встав рядом с Павлом, Анна почувствовала, как чей-то палец вежливо стучит по ее плечу.
Она обернулась:
– В чем дело?
Позади нее стоял интеллигентного вида, еще не старый мужчина в пальто и фетровой шляпе.
– Та самая Стерхова? Из Москвы?
– Та самая. А вы кто такой?
Мужчина уважительно поклонился:
– Бернарделли, Иван Лукич.
– Криминалист? – оживилась Анна.
– Так точно.
– А я как раз хотела вас разыскать.
– Вот видите, все совпало, – сказал Бернарделли. – Признаюсь, я говорил с Усковым и предпочел найти вас раньше, чем меня разыщете вы.
Очередь продвинулась, они поочередно приложили пропуска к валидатору турникета и прошли в коридор. Там, не сговариваясь, направились к ее кабинету, дверь которого уже отомкнул Платонов. Он с любопытством оглядел Бернарделли, сел за стол и навострил уши.
– Присаживайтесь. – Анна стянула с себя пальто и бросила его на ближайший стул, там же оставила сумочку. Ей не терпелось переговорить с криминалистом по делу Паниной.
Сняв шляпу, Бернарделли опустился на стул, при этом вид у него был немного взъерошенный. Перехватив ее взгляд, он тут же объяснил свое состояние:
– Чувствую себя виноватым.
– Вижу, что Усков пересказал вам наш разговор, – обронила Анна.
– Теперь могу признаться, что закрытие дела Паниной было непростительной ошибкой. Очень жаль, что по истечении стольких лет уже ничего не исправить.
Нахмурившись, Анна сказала:
– Вы собственноручно подписали заключение об исполнении следственных действий. Я видела вашу подпись. Что ж теперь горевать?
– Разделяю ваше негодование, но мне в то время было всего двадцать шесть.
– При чем тут возраст? – поинтересовалась она.
– Я не имел достаточного опыта, поэтому прислушивался к мнению старших товарищей.
– Тем не менее ответственность за приостановку следствия по делу Паниной в равной степени лежит на вас и на Ускове.
– Вы – жесткая женщина, окольными путями не ходите.
– У дела был потенциал, а вы его утопили.
– Вот как… – Бернарделли неуютно поежился. – Что ж теперь делать? Как говорится, после драки кулаками не машут. Давайте лучше направим наши усилия в конструктивное русло. Могу я вам чем-то помочь?
– Можете, – согласилась Анна. – Если вспомните обстоятельства и детали убийства Паниной.
– Я понимаю и должен заметить, у меня хорошая память.
Анна раскрыла папку, достала из нее фотографию ножа и положила на стол:
– Откуда он взялся?
– Найден в комнате и определен как орудие преступления.
Она уточнила вопрос:
– Убийца принес его с собой или взял с кухни Паниной?
Прищурившись, Иван Ильич поинтересовался:
– Простите, как вас по имени-отчеству?
– Анна Сергеевна.
– Видите ли, Анна Сергеевна, таких подробностей я не помню. Но по фотографии могу определить: это определенно филейный нож.
– Филейный? Что это значит?
– Для убийства он малопригоден, слишком гибкий и длинный клинок. Если бы это оказался обвалочный нож для мяса, было бы удобнее наносить удары. Вы, наверное, читали в заключении судмедэксперта, что первые удары убийца нанес Паниной в грудь, но они были не смертельными. И только потом он перерезал ей горло.
– И чем же филейный нож отличается от обвалочного? – полюбопытствовала Анна.
Бернарделли провел пальцем по фотографии:
– У обвалочного ножа клинок короче и толще, а на режущей кромке у рукояти имеется ярко выраженный «усик».
– Что-то вроде выступа?
– Ну да. Таким ножом сложно пораниться, «усик» работает как упор для ладони. А вот филейным ножом пораниться очень просто, рука может соскользнуть с рукояти. В таком случае порез неизбежен. Тем более что филейный нож затачивают лучше, чем любые другие.
– Меня интересует только одно. Что это значит в нашем конкретном случае? – уточнила Анна.
– Маленький экскурс: в домашнем обиходе чаще всего встречаются универсальные ножи. Уверен, что такие присутствуют в вашем доме. А вот филейный нож, как и обвалочный, – орудия профессионалов.
– Где их используют?
– На бойнях, мясокомбинатах или в деревенских домах, где после убоя вырезают филе. Возможно, в столовых или ресторанах, куда привозят неразделанные туши.
– Надеюсь, в свое время вы посвятили в эти тонкости следователя?
– Тогда я не обладал подобными знаниями.
Анна взяла паузу, а потом спросила:
– Что с кровью? В деле нет заключения об анализе крови, взятой с ножа.
– Его делали, я это помню, – уверенно сказал Бернарделли.
– Заключение дактилоскопической экспертизы рукояти тоже отсутствует.
– Рукоять ножа была чистой. Прежде чем бросить нож, убийца, вероятно, протер его собственной одеждой. Обычно делают так.
– Хотелось бы прояснить один очень важный момент. Обычно при этом виде убийства и таком количестве крови остаются следы от обуви. Но я не нашла ни упоминаний, ни фотографий.
– Все было затерто половичком. В комнате, в коридоре и на ступенях крыльца.
– А на земле? На мерзлой земле следы могли остаться.
– Этого не было.
– Не было или не проверяли? – Анна в раздражении отбросила фотографию ножа. – Руки бы оборвать тому, кто сделал такие снимки!
– Их делал я, – скромно проронил Бернарделли. – Прошу снисхождения из-за отсутствия опыта. Для меня это дело было первым и могло стать последним.
– Неужели…
