послать, и — дело с концом.
— Этого тихоню?! Да ты, видно, не в своем уме?! У него же ни вида, ни голоса нет… Как петух какой-то ощипанный. Еще заикаться там начнет — сраму не оберемся. Пойми, надо такого послать, чтобы он нашу организацию с достоинством представил.
— Послушай, — разозлился Зажимов и сделал вид, что собирается уйти, — если ты еще и о достоинстве печешься, сам туда и иди! Замучил ты меня!
Разбегаев посмотрел на часы, горестно вздохнул и пошел за своим замом.
— Ойкин, мы к тебе! — громко сказал Разбегаев наигранно добрым голосом, когда они зашли в техотдел. — Сиди, сиди. Тут вот такое дело. Местный комитет уже давно к тебе присматривается, и сегодня решили мы доверить тебе одно дело. Уверены, ты с ним справишься.
Разбегаев поднял руку, как бы заранее отметая этим жестом все возражения.
— Поручение, в сущности, пустяшное, — душевнее заговорил он, испытующе разглядывая смущенного Ойкина. — Сегодня в семь вечера во Дворце строителей состоится торжественное чествование писателя Немыслова по случаю его пятидесятилетия. Читал, небось, его романы? Нет. Ну, это не так важно. Знаешь, где Дворец находится? Вот и отлично! Тебе сегодня надлежит там зачитать приветственный адрес от нашей организации. Мы с Зажимовым его уже составили.
— Вот он, держи! Подзубарь, значит, его хорошенько и без запинки выдай. Понял? Да, можешь жену с собой пригласить. А что! Пусть посмотрит, какой у нее муж герой. Кстати, после торжественной части, говорят, концерт будет. Ну, добро, договорились! Смотри, не опаздывай только, не подведи нас.
Виктор Николаевич ободряюще похлопал молодого человека по плечу, но тут все время молчавший Ойкин, по лицу которого разлилось тоскующе-сожалеющее выражение, волнуясь, заговорил:
— Я, конечно, пошел бы, но вот беда у меня какая, посмотрите!
Ойкин приподнял воротник рубашки, и профсоюзные деятели увидели, что шея его густо обмотана бинтом. При виде повязки Разбегаев непроизвольно поморщился и поскучнел.
— Откуда этот чиряк проклятый взялся, болит сил нет! — свободнее заговорил Ойкин, уловив в лице Виктора Николаевича что-то вроде сострадания. — Поверите, голову повернуть не могу. Сами понимаете: куда мне с такой шеей на трибуну.
— Кгм. Ну, раскисать так не годится! Будь мужчиной! — лицемерно сказал Виктор Николаевич и посмотрел на Зажимова, как бы ища у того поддержки. — Подумаешь, прыщик малюсенький у него вскочил, а он уже паникует. Вот в прошлом году, когда мы путевки распределяли, у меня, знаешь, температура тридцать девять была! Весь огнем горел, а все же провел заседание месткома! Вот Гордей Степанович это может подтвердить.
Зажимов, который впервые слышал о температуре, мгновенно нашелся:
— Как же, помню такое дело. Я тебе еще аспирин доставал.
Зажимов кашлянул и, придав своему голосу как можно больше твердости, сказал:
— Твои слова, Ойкин, я понимаю как шутку. Шеей во все стороны тебя ворочать никто не заставляет. Прочтешь приветственный адрес — и будь здоров! Никто тебя дольше удерживать не станет.
Председатель и его зам одновременно повернулись и, не глядя на расстроенного Ойкина, вышли из комнаты.
— Кгм. Не послал бы его, если бы не положение безвыходное, — точно оправдываясь, сказал за дверью Разбегаев.
— Скажи спасибо, что уговорил! — отозвался Зажимов. — Согласись, Виктор Николаевич, тихони — это наши вернячки. Раз — и в лузу! Ха-ха-ха! Ну, будь здоров!
На другой день при встрече Зажимов, как соучастнику, подмигнул Разбегаеву и спросил:
— Ну, как наш вернячок?
— Как же! — злобно отозвался Разбегаев. — По милости твоего Ойкина Немыслов сам себе приветственный адрес читал. А все ты… теорию, видите ли, свою вывел, развел, понимаете ли, кадры: вернячок, червячок, паучок!..
ЖАЛОБА
Уважаемый ректор! Довожу до Вашего сведения, что у Вас в институте на учетно-экономическом факультете заявился премудрый пескарь, якобы студент И. О. Сухов, моральный облик которого уже давно пора вскрыть.
Вот как Игорь ведет себя в быту, проживая со своими не в меру интеллигентными родителями, которые постоянно разъезжают с геологическими партиями. Стоит мне только задержаться по каким-либо вопросам на веранде возле их двери или окна, как он говорит громким голосом такие слова: «Опять эта язва на своем посту».
Как женщина принципиальная, я вынуждена протестовать в категорической форме против такого незаслуженного оскорбления своей личности. Однако на мои слова Игорь обращает ноль внимания и, попросту говоря, плюет на них сквозь пальцы. Он заявляет, что ничего такого не говорил и мне надо проверить свой слух у врача. При этом он хамским образом закрывает предо мной дверь своей квартиры и, чтобы все жильцы дома слышали, своим противным голосом восклицает: «Провожающих прошу выйти из вагона!» Скажите, к лицу ли студенту говорить пожилой женщине такие двусмысленности? А ведь я уже давно добровольно занимаюсь воспитанием молодежи на общественных началах. И многим юношам и девушкам нашего микрорайона не дала за это время оступиться, а тем, кто оступился, не дала упасть.
Настала пора со всей строгостью разобрать недостойное поведение Игоря на собрании для его же пользы. Чтобы лишить его возможности юлить и изворачиваться, пригласите меня. Если же по Вашему измененному усмотрению обойдетесь без меня, то сообщите о принятых к нему мерах. Игорь такой вредный, что сам никогда не расскажет мне, какое он понес наказание.
Если же к моей жалобе Вы отнесетесь с бюрократическим подходом и Игорь выйдет сухим из воды, то знайте: есть еще много инстанций повыше, куда можно писать. И тогда уже вам всем вместе с Игорем, который к тому же повадился выбрасывать бытовые отходы в урны на улице, воздадут по заслугам.
Е. Н. Гнилосырова.
домохозяйка
С подлинным сверено.
автор
ВАС ОСТАНОВИШЬ!
В зале, где заседал диссертационный совет, было душно. В который раз с предсмертным всхлипом включался кондиционер, но, так и не охладив воздух, обессиленно затихал. Многие члены совета, утомившись тягомотиной происходящего, покинули заседание. В ожидании, когда их призовут на процедуру голосования, одни курили в коридоре у окна, другие попивали чай в комнате, расположенной рядом.
Те, кто остался в зале, завидовали своим более расторопным коллегам и со сдерживаемым раздражением поглядывали на молодого соискателя, который в такую жару отважился защищать кандидатскую диссертацию. Согласно неписанному этикету он парился в пиджаке и постоянно прикладывал платок ко лбу и шее.
Председатель совета профессор Каргин, смуглолицый, с шикарной гривой седых волос, нервничал из-за отсутствия кворума. «Скорей бы все кончилось, — думал он. — Диссертация слабая, соискатель путается в научных терминах, говорит „средства“. В общем, стыд и позор на наши головы». Он с тоской посмотрел на престарелого профессора
