голову строить тут дом? Куда ходили за продуктами местные жители? Как проводили вечера? Может двухэтажку и вовсе построили, как странную декорацию, или же ради каких-то сгинувших в небытие градостроительных планов? Жизнь довольно быстро прервала размышления Максима. Из первого подъезда вышла девушка с металлическим ведром. На подростке была белая майка с теми же лицами, что и на элитном пакете, спортивные штаны растянулись пузырями в районе колен, розовые шлепанцы звонко били по мокрым голым пяткам. Девушка выплеснула содержимое ведра в кусты и направилась к старой крючконосой колонке.
Максим ощутил сильную жажду. Мысль о ледяной воде будоражила, но сталкиваться с незнакомкой не хотелось. Стоило подождать невдалеке, и мужчина решил обойти дом. Выяснилось, что жилым оставался только первый подъезд. Второй же с порога встречал завалами мусора, отвратительным запахом, полуразрушенной лестницей. Максим застыл, глядя на покрытые сажей стены, провалы вместо ступеней, пустые бутылки по углам. Затем он медленно повесил пакет на старую дверную ручку и осторожно, стараясь не касаться перилл, начал путь наверх. Шаг за шагом, вопрос за вопросом. Водятся ли здесь крысы? Доходит ли запах до жителей первого подъезда? Каково спать, зная, что за стеной вот это всё?
На втором этаже свет бил из проемов, лишенных дверей. Максим шел, посматривая по сторонам. Как в галерее, проплывали мимо него удивительные экспонаты — велосипед без цепи и колес, космические стержни ламп дневного света, старый холодильник, облепленный наклейками с динозаврами, машинами, полуголыми женщинами, героями боевиков. Из последнего проема в темном коридоре свет пробивался еле-еле. Максим ступил на тусклую и призрачную дорогу, вошел внутрь.
Однокомнатная квартира, судя по всему, не потеряла почти ничего из своего скудного убранства. Разживаться добром здесь не стали ни соседи, ни бродяги. Да и что было брать? Разве только железную кровать с панцирной сеткой. Максим присел на неё, та заскрипела в ответ. А потом все звуки куда-то исчезли. Осталось лишь завороженно следить за оранжевым солнечным пятном, пробившимся сквозь мутное стекло, тонкую паутину, старый тюль, пыльную завесу. На подоконнике лежала кукла.
Кудрявая блондинка с испачканным лицом и распахнутыми голубыми глазами. Губы измазаны помадой, на розовых пальчиках следы бордового лака. В проколотых ушах сережки из медной проволоки с черными бусинами, которые, отражая свет, становились сине-зелено-фиолетовыми. Поверх лазурного платья белый фартучек, покрытый акварельными пятнами — отпечатками маленьких пальцев. Кукла смотрела одновременно с детской строгостью и доброжелательностью. Как-будто приглашала новых друзей выпить с ней чая, но просила не шалить при этом. На полу лежала маленькая тарелочка и две чашки из игрушечного набора. Тянулись минуты, солнечное пятно медленно уползало из комнаты по потолку. В углах просыпалась тьма.
Максим встал с кровати и, тяжело дыша, размазывая слезы по лицу, подошел к подоконнику. Он осторожно взял куклу в руки. Та моргнула, взмахнув длиннющими ресницами. Максим долго смотрел на неё, а потом крепко прижал к груди и зажмурился.
Четыре звезды
Федор открыл глаза, прищурился, но вывески пролетали слишком быстро, сливались в одну яркую линию, не давали и намека на то, какой район по ту сторону двери. Пробудился пассажир такси от визга духовых инструментов, перебиваемого помехами. Салон автомобиля дрожал от какого-то рок-н-рольчика, а не от ожидаемого шансона. Федор чуть приподнялся и понял, что чудовищно пьян. А значит, две таблетки белого угля не помогли, значит горячее-жирное-жареное не спасло, значит близился миг расплаты. Тошнота еще не подкатывала, но все вокруг выглядело настолько зыбко, что сомнений не оставалось — рано или поздно, не тут, так там, его вырвет в эту ночь.
Федор попытался разглядеть в зеркале лицо таксиста. В узком прямоугольнике дрожали глаз, кусочек уха, небритая щека — машиной управлял человек предпенсионного возраста. Феде стало стыдно.
Максим встал с кровати и, тяжело дыша, размазывая слезы по лицу, подошел к подоконнику. Он осторожно взял куклу в руки. Та моргнула, взмахнув длиннющими ресницами. Максим долго смотрел на неё, а потом крепко прижал к груди и зажмурился.
— Как наши то сыграли! Прямо не ожидал, — попытался сказать он как можно бодрее, не выдав опьянения.
Уверенность была лишь в том, что слова правильные и расставлены верно.
— Да, молодцы, — без особых эмоций ответил таксист. — Я сам не слежу, так-то. А вообще, молодцы. Я вот помню…
Федор уловил, что ему рассказывают что-то про хоккей, семидесятые годы. Сам факт относительно вменяемой беседы снял напряжение. Ночной город перемигивался с Федором. Голова становилась все легче и легче, внутри нарастало странное чувство. Казалось, что решись он сейчас, выкатись из машины, как в гангстерском фильме, и начнется что-то чудесное. Джинсы не порвутся, ладони не собьются, ветер освежит, дорога ляжет под ноги. Останется только бежать. Через вон тот переулок, к пустырю, где не горят фонари, где что-то ждет в полумраке.
В полумраке серые углы недостроя отбрасывают ненадежную тень, дрожащую в ночной прохладе. Битые бутылки под ногами блестят драгоценными камнями. Где-то здесь и назначена встреча, здесь с ним должны выйти на контакт, и передать нечто важное. Ни одной высотки рядом, никто не подглядит, не сфотографирует, не пометит лоб красной точкой. А пока можно зажечь сигарету, сделать шаг в тень и ждать. Контактер, кем бы он ни был, обязательно увидит алый маячок.
Окурки, один за другим, падают в грязь. Щелчком отправляя очередной в полет, можно заметить, что кто-то приближается со стороны посадок. Лица не разглядеть, но вот движение руки видно четко. Незнакомец лезет за пазуху. А вот теперь пора бежать. Что-то пошло не так, план рухнул, надо спасаться. Поспешить за угол, выскользнуть через дыру в заборе из профлиста, затеряться среди деревьев. Шум за спиной заставляет сердце колотиться сильнее. Захлебываясь воздухом, получая удары ветками по щекам, совершать рывок за рывком. Скатиться в овраг, от которого совсем недалеко до магистрали. Там помогут и заберут. Глина под ногами, звездное небо над головой. Смех сам собой рвется из груди. Правда ли, что пули свистят? Успеет ли он услышать свист, если пуля направлена точно в голову? Есть о чем подумать, есть о чем посмеяться. До магистрали совсем недалеко, преследователя не слышно. Самое время остановиться, перевести дух и протереть глаза.
Федор протер глаза, икнул, в страхе замер. Все-таки икота — верный признак опьянения. Конечно, таксист и так давно понял, кого везет. По запаху, движениям, разговору. Но есть разница между респектабельным пассажиром, который позволил себе расслабиться, потому что может контролировать свою жизнь, и выпивохой-неудачником, перепутавшим дозу. Федор набрал воздух в легкие, задержал
