до дыр, обнаруживая пружины.
Топольницкий опустился на кресло и перед его взором открылись надписи на тыльной стороне переднего сидения «Наташка — сука», «А+П = Л», «Все бабы — б…» и прочие шедевры подростковой фантазии. Автобус дребезжал, скрипел, громыхал и было удивительно, что он всё-таки ехал, а не рассыпался по дороге.
Топольницкий добрался до последней остановки, где автобус делал круг. Идти было совсем недалеко. Вот она Портовая, девять, двухэтажный дом из круглых бревен с двумя подъездами, к каждому из которых вело высокое деревянное крыльцо. Возле крыльца стоял столик с двумя скамейками, под столиками большая жестяная банка с окурками. По вечерам за столиком собирались мужики, курили, болтали, забивали «козла», иногда выпивали, но иногда, потому что их жены были рядом, и они не приветствовали такое времяпрепровождение и могли закатить истерику. Обычно, чтобы выпить на троих выбирали более дальние и не такие заметные места. Уходили на берег Затона или Оби, где на бережку за кустами никто их не видел и не мешал приятно проводить время. Сейчас, а было около десяти утра, за столиком сидел один дед Гриша, который занимал как раз комнатку напротив и выходил сюда покурить на свежем воздухе. Курил он махорку, а супруга его не выносила табачного дыма. Дым быстро наполнял их небольшую комнатушку и сизыми облаками плавал по ней. Он с детским интересом рассматривал Топольницкого, который поднимался по скрипучим ступенькам крыльца. Всё-таки незнакомый человек. Топольницкий поздоровался.
— Тебе тоже не хворать! — проговорил дед Гриша, выпуская густое облако пахучего дыма. — Ты к кому будешь?
— Ну, мне Русановы нужны.
— Если Аннушка, то она дома. Утром уже сносила белье на речку пополоскать. А Тольки нет. Он в рейсе.
— В каком рейсе?
— Ну, он же матросом на самоходке. Самоходка ушла на севера.
— Когда вернется?
— Ну, неделю назад ушла. Значит, где-то через две недели.
— У них квартира третья?
— Да. На втором этаже. Справа.
Аннушка, понял Топольницкий, это была мать Анатолия Русанова. Жили они на подселении, как и большинство семей в поселке. За дверью, обитой с наружной стороны старым ватным одеялом, из-под которого в нескольких местах выглядывала грязная вата, было три комнаты, в каждой из которых обитала отдельная семья, общий коридор с антресолями над дверями, где хранились старые вещи, общая кухня и общий туалет.
Топольницкий постучал в дверь слева и не ошибся. У порога его встретила невысокая миловидная женщина.
— Мне нужны Русановы.
— Это я.
— А вы, как я понимаю, мама Толи Русанова?
— Да. А вам Толя нужен?
— Вообще-то да. Но мне сказали, что он в рейсе.
— В рейсе. Да вы проходите! Что мы стоим на пороге?
Сели за крепкий овальный стол. Явно изделие искусного мастера. Мебель стоила дорого. И люди в основном предпочитали заказывать ее у местных мастеров, что обходилось дешевле.
— Вы кто? Друг Толи?
— Ну, в общем-то да. Дружили. Потом вот как-то пути разошлись. Вот оказался в городе, решил навестить. Узнать, что да как. И не повезло. В рейсе Толя. Не увидимся, значит.
«Нехорошо, что я вру. Но и тыкать при каждом случае удостоверение с красными корочками и золотистой надписью грозного учреждения, тоже как-то. Кто-то сразу впадает в ступор, кто-то в недоумение. А причем тут он? А кто-то испытывает страх. Неужели он натворил что-то такое, что им занялось такое учреждение? Что подумает мама, если ее сыном интересуется сотрудник комитета, о котором говорят с придыханием и оглядываясь по сторонам? К тому же наша работа не требует, чтобы во всех случаях официально представляться».
— Анна… не знаю, как вас по отчеству.
— Федоровна.
— Анна Федоровна! Наши пути разошлись несколько лет назад и мне ничего не известно о последних годах его жизни. Ведь он учился в университете?
— Да. А через полтора года, он уже был на втором курсе, приехал домой, сумрачный такой. «Мам! Я бросил университет». — «Как? Почему? Ведь ты так хотел там учиться. И с таким восторгом рассказывал об университете». — «Ну, вот не смог я». И всё. Больше ничего и не сказал.
–
Полковник выслушал Топольницкого, улыбнулся.
— Нк, что, товарищ лейтенант. Не скрою, были у меня опасения. И первое время я даже думал поручить это дело более опытному оперативнику. Это на первый взгляд оно кажется простым. Подумаешь, какие-то стишки, найти какого-то стихоплета. На самом деле это искать иголку в стоге сена. Ты вон какую работу провел. Всё сделал грамотно. Так говоришь, этот самый… Русанов в рейсе? Так вот! Как только вернется, тащи его к нам в контору. Тут мы ему фитилей наставляем!
Топольницкий вздохнул. Отодвинул от себя папку чуть ли не до середины стола. Потом за уголки подтянул ее к себе.
— Что ты, лейтенант, так волнуешься? Что-то недоговорил? От меня не надо ничего утаивать. Со мной надо быть искренним, как на первом свидании.
— Товарищ полковник! У меня просьба. Не надо Русанова сюда в контору.
— Почему же?
— Я поговорю с ним. Он всё поймет, как надо. Он умный парень.
— Лейтенант, здесь уже сами с стены воздействуют на человека, он себя ощущает совершенно иным образом, чем в каком-то другом месте. Уже сам факт, что его вызвали в контору, заставит его задуматься. В сознании проносятся застенки Ивана Грозного, подвалы Тайной канцелярии графа Шувалова, зарешеченные комнаты ЧК. У человека уже иначе циркулирует кровь, всё вот тут сжимается и ёкает от страха, который поднимается вот так, вот так к горлу и застывает там комком, на лбу выступает испарина, нервно начинает подергиваться глаз, губы дрожат. Хотя до этого ничего не подёргивалось и не дрожало. Вспоминается прочитанное в романе Вальтера Скотта об «испанском сапоге». Человека еще ни о чем не спрашивают, а он уже обо всем готов рассказать, даже о самом тайном, о том, как в детском саду украл из песочницы чужую игрушку. Вот оно каково воздействие этих стен. А ты хочешь пренебречь этим эффективным психологическим оружием. Не понимаю я тебя, лейтенант.
— Товарищ полковник, у меня убедительная просьба, если, конечно, я о чем-то могу просить в этом кабинете.
Полковник бросил на него насмешливый взгляд, передвинул на столе органайзер вперед и вправо. Полюбовался. Кажется, вот так лучше и не будет мешать.
— Максим! Не знаю, какая тебя муха укусила. Но будь по-твоему! Потом напишешь рапорт как положено. Поставим этого Русанова на контроль на годик- другой. И думаю, этого достаточно. В конце концов, у нас есть более важные дела. Шпионы, резиденты… Пора тебе, лейтенант, подниматься на ступеньку повыше. Рифмоплеты —
