бросилась она к старому воину, хватая того за рукав. – Что? Живы?
Я вздрогнула, услышав лихорадочный шепот, и только тут поняла: Злата же ничего не знает. Она все это время была тут, гадая, что же происходит у западных ворот. А ведь там были трое дорогих ей людей: отец, муж и Альгидрас.
– Хорошо все, девонька! – Улеб погладил Злату по голове, еще сильнее сбив той платок. – Живы. Брат твой приехал и рассудил.
– Миролюб? – ахнула Злата. – Но как же. Он же в Дворище… С утра еще.
Оказывается, Злата была уверена, что Миролюб уехал еще утром. Видно, не до свирских сплетен было ей сегодня, иначе знала бы, что почти в полдень он заходил ко мне прощаться.
– А вот так. Никто и не ждал.
– Так Олега не осудили? Хвала богам! – с облегчением воскликнула Злата.
Я покосилась на Улеба, но тот ничего не добавил к сказанному. Так что мне тоже пришлось выдавить из себя улыбку, когда Злата крепко схватила меня за руку и потянула в дом.
– Я во дворе воеводу обожду, – предвосхитил ее приглашение Улеб.
Злата не стала настаивать, а утащила меня в покои, чему я была отчасти рада, потому что никак не могла перестать дрожать. Вряд ли это было от холода, но я надеялась, что в теплом доме дрожь хоть чуть-чуть уймется. Злата стала хлопотать, собирая на стол, то и дело расхваливая брата, что, мол, и путь ему нипочем, когда где-то несправедливость творится, и что с детства он такой был, а уж в последние годы и подавно много люда за справедливостью к нему идет, а не к князю, и всегда он честно рассудит, невинного не обидит. А я слушала все это и гадала: это самоуспокоение Златы или ее брат и впрямь такой, каким она его видит? Я до сих пор не могла определиться, умна ли жена Радима. Порой она казалась мне проницательной не по годам, но чаще всего я ловила себя на мысли, что она готова принять только то, во что и так верила.
Наконец Злата замолчала и резко обернулась к двери.
– Пришли, – с этими словами она бросилась прочь из комнаты. Выходит, болтая без умолку, она внимательно вслушивалась в то, что происходило во дворе.
Я вздохнула, подумав, что мне все же ее не понять, и осталась сидеть на скамье. Сил вскакивать и куда-то бежать уже не было. Рыжий котенок запрыгнул мне на колени и стал деловито устраиваться поудобнее. Я погладила теплую спинку, стараясь думать о хорошем. Все позади. Теперь все наладится.
Дверь отворилась, и в комнату вошла притихшая Злата, за ней усталая Добронега и, наконец, Радим. Выглядел он так, что я невольно села на лавке ровнее, опасаясь вызвать его недовольство. Добронега опустилась на лавку рядом со мной и рассеянно погладила меня по голове. Ее рука задержалась на моем затылке и стала массировать какие-то точки, отчего по моему телу сразу побежало тепло и напряжение начало отпускать.
– Устала? – спросила Добронега, и я поняла, что Улеб рассказал о моем предобморочном состоянии.
– Жарко было. Но уже все хорошо, – поспешно добавила я, опасаясь, что в меня сейчас вольют зелье и я снова все пропущу.
Радим мельком на меня взглянул, но я даже не была уверена, увидел ли. Он отдернул занавеску, подошел к умывальнику и, набрав в ладони воды, плеснул на лицо. Злата тут же бросилась к нему, сорвав с гвоздя рушник. Радим словно не заметил этого, развернулся и молча вышел из комнаты.
Злата закусила губу, и я подумала, что она вот-вот расплачется, впрочем, жена Радима быстро взяла себя в руки и обернулась к свекрови:
– Я на стол собрала. Ужинать пора.
Добронега устало вздохнула:
– Не серчай на него, дочка! Это он не на тебя – на князя злится.
– А я – княжеская дочь. И я никак это не изменю, – в сердцах выпалила Злата. – Я и так тут чуть ума не лишилась. Все ждала, что мечи во дворе зазвенят. Как же Радим позволил Олега так? – невпопад закончила она свою речь.
Мне вдруг стало ее ужасно жалко. Каково ей быть меж двух огней? И как теперь налаживать отношения с Радимом? Он вон какой.
Добронега тяжело встала со своего места и подошла к Злате. Злата сперва отвернулась от свекрови, а потом, стоило той чуть тронуть ее за плечо, развернулась всем телом и горько разрыдалась, уткнувшись Добронеге в плечо. Мне стало неловко от этой сцены. Добронега что-то шептала, а Злата продолжала горестно рыдать, так, что даже у меня заныло в груди.
Радим, видно, услышав рыдания, отворил дверь и остановился на пороге. Он хмуро смотрел на мать и жену, не делая никаких попыток приблизиться. Ну она же не виновата! Что он в самом деле?! Я вскочила со скамьи и с силой дернула Радима за рукав.
– Не стой! – прошипела я, хотя еще пять минут назад боялась попасться хмурому воеводе на глаза.
Он покосился на меня, и в его взгляде появилась вина. Нахмурившись еще сильнее, Радим шагнул к своим женщинам.
– Ну ладно. Хватит уже, – неловко пробормотал он, потрепав Злату по плечу.
Та тут же высвободилась из объятий Добронеги и уткнулась в грудь Радиму. Я ожидала, что Злата снова расплачется, но она что-то пробормотала, вызвав усмешку у мужа, а потом, быстро выскользнув из его объятий, отошла на шаг и обвиняюще спросила:
– Как же так с Олегом вышло? Побратим же.
Радим, который до этого успел чуть просветлеть лицом, снова помрачнел:
– Разорвал он побратимство.
– Как? – ахнула Злата. – Когда? Что ж ты позволил?!
– Верно, мешало оно ему, – припечатал Радим, и у меня аж дыхание перехватило.
– Мешало?! – возмутилась я из своего угла. – Да как же ты не видел, что он по живому резал, когда побратимство рвал?
Радим резко обернулся ко мне и прищурился:
– А ты откуда знаешь?
Я вовремя себе напомнила, что Всемиле Радим ничего не сделает – мне не страшно.
– Я во дворе была, – тихо ответила я.
Скрывать смысла не было. Меня видел Улеб, который легко может рассказать Радиму об этом сам.
– Я же велел в дом идти!
– Я не успела.
– В следующий раз успей! – сурово закончил воевода, и я кивнула, впрочем, не могла не добавить:
– Переживал он.
– Коль переживал бы, не рвал бы побратимство, – отрезал Радим, и я поняла, что в этом вопросе нам понимания не найти.
– А где же он теперь? – едва слышно спросила Злата.
– Теперь не нашего ума дело, – откликнулся Радим.
– Но может, ему помощь нужна? – жалобно прошептала я, игнорируя предупреждающий взгляд Добронеги.
– Вот пусть теперь сам ее и ищет.
– Но так же нельзя! – вновь попыталась я.
– Не лезь куда не просят! – повысил голос брат Всемилы, и я невольно отступила назад. – Ужинать давайте.
Мне ничего не оставалось, как сесть за стол вместе с притихшими женщинами.
Добронега то и дело на меня посматривала, а я пыталась впихнуть в себя томленные в горшке овощи, которые Злата приготовила в наше отсутствие. Вероятно, они были вкусными. Но лично я все никак не могла избавиться от горечи во рту, поэтому вкуса почти не чувствовала.
Ужин проходил в молчании. Я думала о том, что теперь у меня не осталось ни одной ниточки, которая бы связывала меня с Альгидрасом. Больше Радим не приставит его в качестве охранника, Злата тоже теперь вряд ли будет источником информации. Оставалась Добронега, но я хорошо помнила сказанное ею накануне. Она здесь не помощница. Что же делать? Как быть? Еще я думала о Миролюбе. Остался ли он ночевать в Свири или же уехал в Красно Дворище? Я очень надеялась, что после тяжелого дня он все же остался в городе, а значит, возможно, у меня появится шанс узнать новости. Ко всему прочему, я за него тревожилась. Миролюб сегодня убил человека, который служил в его дружине не один год и которого, судя по тому, что я успела услышать в толпе, он выделял. Как бы ни были суровы эти воины, я не верила, что переживания им чужды.
– А Миролюб уехал? – наконец устав от предположений, спросила я напрямую.
Радим нахмурился и сделал вид, что не услышал моего вопроса. Злата пожала плечами, Добронега же подала голос:
– Князь приказывал ему уехать после боя. Но вон как вышло. Так что, может, и остался.
– Как вышло? – заволновалась Златка. – Ранен он? Миролюбушка ранен?
Жена Радима даже вскочила с лавки, лихорадочно стиснув ложку, с которой на беленую скатерть падали крупные капли. Однако Злата этого даже не замечала.
– Цел он, цел. Не бойся. Ни царапины нет, – проговорил Радим и дернул жену за рукав, заставляя опуститься на место.
– А что тогда? – не успокаивалась Злата, впрочем, повинуясь руке Радима, все же присела.
– После расскажу, – отрезал воевода, и все снова замолчали.
Злата вовсе перестала есть, лишь водила ложкой в остывающем рагу, однако
