В час прощания любовь к вам обязывает меня высказать последнее пожелание. У меня нет другой славы, кроме как укрепление Колумбии. Все должны трудиться на благо единства. Колумбийцы! В предсмертный час я думаю о благе родины. Если моя смерть будет способствовать прекращению раздоров и укреплению единства, я без ропота сойду в могилу»{67}.
Всю свою жизнь великий патриот вел упорную и трудную борьбу за свободу латиноамериканских народов, за полную независимость молодых латиноамериканских государств. Много препятствий встречал он на этом пути и самым серьезным из них была политика, проводившаяся в отношении латиноамериканских республик Соединенными Штатами Америки.
В начале войны за независимость США провозгласили «строгий нейтралитет». Официальное же признание ими молодых государств последовало лишь в 1822 г.{68} Но и этот формальный шаг не помешал Соединенным Штатам поставлять своим союзникам-испанцам оружие до конца войны. Не случайно Боливар писал Сантандеру: «Я рекомендую вам усилить бдительность в отношении североамериканцев, зачастивших к нашим берегам. Они способны продать Колумбию за один реал»{69}.
Полководец понимал, что американцы, даже когда они оказывают ту или иную услугу своим южным соседям, руководствуются корыстными интересами, прежде всего стремлением заполучить обширный рынок. Поэтому он с обоснованным недоверием относился к политике Вашингтона, опасаясь, что, сбросив колониальный гнет Испании, республики Латинской Америки в дальнейшем попадут под «опеку» своих новых «друзей».
Проискам и намерениям США Боливар старался противопоставить единство государств континента. Он мечтал заключить такой пакт между ними, который, «объединив их в единый политический организм, позволил бы Америке предстать перед миром в ореоле величия, какого не знали народы древности»{70}.
Но именно формированию такого союза и противились всеми силами Соединенные Штаты (так же, как и Англия). Освободитель поэтому имел все основания воскликнуть: «Соединенные Штаты кажутся предназначенными провидением, чтобы приносить Америке несчастья от имени свободы!»{71}
Еще задолго до изгнания испанцев из Южной Америки США не только начали пристально следить за происходившими там событиями, но и пытались направлять их развитие в выгодное для себя русло. Соответствующую политику проводили они и после обретения большинством латиноамериканских стран независимости. Всякий, кто вставал на пути проникновения Соединенных Штатов в страны к югу от Рио-Гранде, превращался для них в «персону нон грата».
3 февраля 1827 г. консул США в Лиме Вильям Тудор сообщает в секретном донесении госдепартаменту: «Наиболее обнадеживающей является возможность действительного срыва планов Боливара»{72}. И консул не бросает слов на ветер. Он восстанавливает против Освободителя руководителей Перу, в частности генерала Ла Мара{73}, а затем намекает на возможное в возникшем по его вине конфликте посредничество Соединенных Штатов.
В результате Лима обращается к Вашингтону с просьбой предпринять такой шаг и, заручившись поддержкой американцев, направляет войска против своего естественного союзника — Боливара.
В аналогичном духе действует посланник США в Великой Колумбии генерал Гаррисон. Он организует широкую шпионскую сеть, что позволяет располагать достоверной информацией, включая переписку президента Боливара с различными лицами. Шифрованное донесение Гаррисона в Вашингтон от 22 июня 1829 г. начинается такими словами: «Имею честь переправить копию письма генерала Боливара одному из его близких друзей…»{74}. 7 сентября того же года он сообщает в госдепартамент о готовящемся генералом Кордоба мятеже против Освободителя{75}. То, чего не мог предвидеть Боливар, с достоверностью знал американский дипломат!
Гаррисон пытается даже поучать главу суверенного государства, в котором аккредитован. В письме Боливару от 27 сентября 1829 г. американский посланник спрашивает: «Хотелось бы Вам войти в историю вместе с теми, кто бессмысленно проливал кровь людей или соединить свое имя с именем Вашингтона, став основателем и отцом великой и счастливой нации? Выбор в Ваших руках!»{76}
Посланник США в Мадриде А. Эверетт в донесении от 7 января 1827 г. цинично пишет: «Если Боливар осуществит свой проект (дальнейшего расширения Великой Колумбии. — Ю. Г.), он это сделает в основном с помощью цветной части населения, которое при этом, естественно, станет господствующей прослойкой в стране. Талантливый и опытный военный деспот во главе армии негров и в самом деле не тот сосед, какого мы хотели бы иметь у наших южных границ…»{77}.
Стремясь заполнить политический «вакуум» после ухода Испании из Латинской Америки, Соединенные Штаты не останавливались ни перед чем для упрочения своего влияния.
Глава V
ТРУДНЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ
В 1830 г. от государственного объединения Великая Колумбия отделились Венесуэла и Кито, провозглашенные в том же году соответственно республикой Венесуэла и республикой Эквадор. На остальной части распавшегося государства образовалась республика Новая Гранада. Панама, входившая в Великую Колумбию с 1821 г., в 1831 г. вошла на правах департамента в состав республики Новая Гранада{78}.
Прогрессивный американский историк У. Фостер пишет: «Молодое государство (Великая Колумбия. — Ю. Г.) стало жертвой все тех же разногласий по поводу того, должно ли оно быть федеративным или унитарным. Центробежные сепаратистские тенденции, в основном федерального характера, взяли верх…»{79}.
С 1863 г. Новая Гранада стала именоваться Соединенными Штатами Колумбии, а в 1886 г. получила свое сегодняшнее название — Республика Колумбия.
Трудными были первые десятилетия молодого государства. Крайне медленно преодолевалось наследие колониального периода. Только в начале 50-х годов XIX в. было ликвидировано рабство, отменена существовавшая при испанцах система налогообложения. Слабая, едва зарождавшаяся промышленность не выдерживала конкуренции с товарами развитых капиталистических держав. Поток заграничной продукции особенно усилился после введения в 1847 г. новогранадским конгрессом свободы торговли. Отказ от протекционистской политики привел к закрытию многих фабрик и мастерских. Тысячи рабочих остались без средств к существованию. Вот как описывал, например, Боготу 50-х годов колумбийский публицист М. Сампер: «Все улицы и площади запружены бездомными… Они попрошайничают… Это наводит на серьезные размышления. Нищенство в таких невиданных масштабах в богатой стране с мягким климатом, где использование природных богатств лишь начинается, где есть столько возможностей обеспечить себе благосостояние»{80}.
Не лучше обстояло дело в сельском хозяйстве. Большую часть земель испанской аристократии захватили креольская верхушка и военные каудильо, выдвинувшиеся в годы войны за независимость. Дальнейшему росту их латифундий способствовала также постоянная экспроприация земель индейских общин, проводившаяся вопреки декрету Боливара от 1820 г., признававшему эти земли собственностью индейского населения. Большая часть общинников была превращена в арендаторов. Еще в 1838 г. индеец получил право продавать свою часть общинной земли. Разного рода маклеры скупали индейские наделы по крайне низким ценам. В 1850 г. правительство попыталось осуществить частичную аграрную реформу, но она, почти не затронув латифундистов, еще более ущемила интересы крестьян-индейцев.
