Но как дон Эрнан узнает его? Как ему угадать, кто хочет ему помочь, а кто желает ему смерти? Ответ неизвестен.
Труп за баком для воды, как я узнала день спустя, после того как обнаружила его, принадлежал молодому человеку по имени Луис Валлеспино.
И по сей день я очень смутно помню, что же произошло после того, как я коснулась его мертвой руки. Единственное, что я могу сказать наверняка, это то, что я никогда не смогу забыть его лица. Оно было спокойным, с длинными-предлинными ресницами и лишь намеком на пушок над верхней губой, возможно, первая попытка отрастить усы. Юноша на пороге зрелости. Ему было не больше пятнадцати или шестнадцати.
Сбоку на голове был виден след от удара, оказавшегося смертельным. Его тело, так неестественно торчащее из-за бака для воды, напоминало Тряпичного Энди[11]и от этого он казался еще моложе и уязвимее.
Каким бы ни был Луис Валлеспино при жизни, мертвым он казался очень милым. Выражение его лица показалось мне печальным, словно он осознал утрату шансов на жизнь. Хотя, быть может, это лишь отражение моей собственной скорби при виде этого юного лица.
Мне показалось, что время замерло на то короткое мгновение, что я таращилась на него. Затем меня охватил ужас от увиденного. Помню, что, словно в кошмарном сне, я попыталась закричать, но не смогла произнести ни звука. Я попыталась встать, но мышцы меня не слушались.
Затем мне удалось подняться и вцепиться в вентиляционный люк. Он был не заперт, и я, почти падая, спустилась по деревянной лестнице, ведущей на нижний этаж, а затем направилась к лестничному колодцу, выход из которого вел на задворки музея.
Я смутно помню, как я поймала такси у площади перед зданием музея, и попросила водителя отвезти меня в «Каса де лас Буганвильяс». Сомневаюсь, что по прибытии в гостиницу я смогла что-то связно рассказать, но Сантьяго и хватило этого, и он вызвал полицию и послал за врачом. Доктор сделал мне укол, и я отключилась до утра.
Проснувшись, я обнаружила, что у двери моего номера дежурит полицейский. На мой взгляд, это не слишком украшало обстановку, а также не особенно улучшало мое настроение.
Наверно, когда я выглянула за дверь, дежуривший офицер полиции сообщил, что я проснулась, потому что, когда я приняла душ и оделась, мой «любимый» полицейский Игнасио Мартинес уже поджидал меня внизу.
Теперь можно попробовать немного схитрить! Без сомнения, его первым вопросом будет что-то вроде: «Что именно вы делали на крыше музея, сеньора?»
Принимая душ, я обдумала несколько вариантов ответа. Проблема, связанная с ложью, как всем нам известно, заключается в том, что стоит вам начать лгать, и уже трудно остановиться. Моя вина заключалась в том, что я не рассказала Мартинесу все, что знала об ограблении в баре и о том, зачем я приехала повидаться с доном Эрнаном. Мне всегда было приятно сознавать, что подобное, а именно ложь, не является для меня нормой поведения в подобной ситуации, но Мартинес не принадлежал к числу тех, кому я была готова доверить своих друзей или себя, коли на то пошло. Я не была уверена в том, как он отреагирует на мои попытки обыскать офис дона Эрнана, поэтому теперь мне придется солгать, чтобы найти выход из положения. Вопрос в том, какой ответ мне выбрать.
Может: «Я поднялась по ступенькам, надеясь встретиться с доном Эрнаном, и, заблудившись на лестнице, случайно оказалась на крыше»?
Или тот, что был ближе к правде: «Я пришла повидаться с доном Эрнаном, у меня был ключ, я вылезла на пожарную площадку (одному Богу известно, зачем!), окно за мной закрылось, и я воспользовалась лестницей, ведущей на крышу, чтобы выбраться из музея»?
Но Мартинес, со своей манерой все контролировать, меня удивил.
— Я считаю, сеньора, что ваша жизнь — в опасности, — была его первая фраза.
Я не знала, что ответить.
— Вы обязаны рассказать мне, где находится доктор Кастильо Ривас.
— Вы хотите сказать, что ваше первое и второе заявление как-то связаны? — выдавила из себя я.
Он посмотрел на меня так, словно я была умственно отсталой или безнадежно наивной.
— Позвольте мне объяснить вам, сеньора, — произнес он самым снисходительным тоном, на который только был способен. Этот человек доводил снисхождение до уровня искусства. — Доктор Кастильо и сеньор Гомес Ариас имели некоторые разногласия, по заявлению самого сеньора Гомеса Ариаса, касательно статуэтки. Вскоре после этого статуэтка была украдена группировкой, называющей себя «Дети (он сделал ударение на слове “дети”) Говорящего Креста». На следующий день в музее, или в данном случае на крыше музея, обнаружено тело молодого человека, с которым доктор Кастильо знаком уже несколько лет. Совпадение, сеньора? Я так не думаю.
Я была с ним согласна, хотя мои выводы были совершенно иными.
— Все это, безусловно, очень интересно. Но — прямо как в кино, подумалось мне, — улики косвенные. У вас есть факты, подтверждающие эту точку зрения, и то, как именно это подвергает мою жизнь опасности? Я нашла тело. Конечно, радости мне это не доставило, но я не вижу причины убивать.
— Дело не только в этом, сеньора. Дело в том, что вы слишком много знаете.
Снова как в кино. Что этот человек произнесет потом? «Аста ла виста, бэби?» Или, может, процитируем диалог из «Ровно в полдень»[12]?
— Я ничего не знаю. Я совершенно запуталась; похоже, вы тоже.
Он проигнорировал насмешку.
— Вы знали, где находится тело. Никто из посетителей нашего музея не приходит от экспозиции в такой восторг, что решает посетить и крышу!
Очко в его пользу.
— Я заблудилась. Я хотела проверить, нет ли доктора Кастильо в его кабинете…
— И он там был?
— Нет. Но я заблудилась на лестнице и увидела кровь на крыше. Я подумала, что, быть может, кто-то ранен… — я принялась выдавать один из своих заученных ответов.
— Хватит! — он поднялся со своего места. — Вы можете, конечно, и дальше рассказывать мне весь этот бред, но я отвечаю за вашу безопасность. Пока мы не найдем доктора Кастильо, вы останетесь в отеле под охраной моих офицеров.
Итак, вчера я могла перемещаться лишь в пределах страны, ибо мой паспорт был конфискован, а с сегодняшнего дня мои перемещения были ограничены стенами отеля. И все ради моей личной безопасности.
Я прошла с Мартинесом до входной двери.
— Вы даже не скажете мне, кто был этот молодой человек на крыше? — спросила я его.
— Я полагал, что вы знаете. Луис Валлеспино.
Я впервые слышала это имя, но оно явно что-то значило для Алехандро, который в тот момент сидел за конторкой портье.
