покушение на меня не более чем в мою собственную фантазию. То есть без заявления преступления как будто и не было. Но оно было! Во-первых, я был не один, и мои ребята так же, как и я, слышали звук двух выстрелов, видели зеркало, разбитое двумя пулями. Во-вторых, я еще не сошел с ума, и хотя был слегка навеселе, но до состояния опьянения мне было еще далеко. Да даже если бы я и был пьян, зеркало куда денешь-то? Но если дойдет, не дай бог, до повторной попытки, то эти свидетельские показания и вещественные улики станут ничтожными сразу после того, как меня спросят: почему вы не заявили о преступлении против вас? Что я смогу ответить на этот вопрос? Что я не заявил, потому что боялся за репутацию ресторана, который невероятными усилиями вытаскиваю из ковидного кризиса? Это смешно. Жизнь дороже ресторана, это очевидно и мне самому, и так же очевидно тому полицейскому, которого я удостоил бы подобным ответом. Не может взрослый, умный дядя, построивший, не успев дожить до старческого маразма, целую ресторанную сеть, нести такую пургу. Но я не мог сказать, почему я, мягко говоря, отсоветовал своим сотрудникам куда-либо звонить. Именно сейчас, здесь, в подвале своего осточертевшего мне особняка, мне предстояло понять, правильно ли я поступил.
Пистолет, который когда-то притащил в дом мой не всегда адекватный братишка, остался у нас, я уже об этом упоминал. Виталик так и не дал мне внятных объяснений относительно происхождения оружия, я только понял, что это какой-то неучтенный ствол его приятеля из полиции и что вскоре у нас его заберут. Но ствол так и не забрали. Я надеялся, что о нем знают только Виталик и Рита. Мог предположить, что Викуся тоже в курсе, если ее вообще интересуют столь неудобные и даже неприятные вещи. Насчет остальных членов семьи я даже не думал: кто мог им проболтаться о таком деликатном деле, наказуемом в уголовном порядке? Я считал, что среди моих домочадцев нет заинтересованных в том, чтобы подставить меня или Виталика под статью Уголовного кодекса. Вернее, до недавнего времени считал – лучше все-таки внести это уточнение. В тот момент, когда мимо меня вжикнула первая пуля, я ни о чем не успел подумать, но уже через несколько секунд – не знаю почему – в моем мозгу застряла заноза. Это, конечно, лучше, чем пуля, но тоже довольно неприятно, потому занозой я назвал настойчивую, упорную мысль о том, что в меня стреляли из того самого пистолета, что хранится в подвале моего дома. Как будто в городе больше нигде и ни у кого нет огнестрельного оружия! Но мысль, которая раскручивалась с невероятной скоростью, несла меня в подвал моего особняка. Разговаривая с официантами, я уже был уверен, что пока не проверю свой дом, ни о каком заявлении не может быть и речи. А когда бежал домой по темной улице, мысленно прокручивал про себя все возможные варианты, и хотя крутились они без всякого подробного анализа ситуации, все равно выходило, что в меня не мог стрелять посторонний. Почему? Да все очень просто: я был на хрен никому не нужен.
Когда в 90-х мы с Борькой вломились в «Пирожковую» – а это был первый этаж роскошного здания на главной улице города – вот тогда да, у нас было много врагов. Бизнесмен, который имел на нее свои виды, а потом и тетки, которые потеряли свою прибыльную синекуру. Да, тетки, потому что они водили дружбу не с самыми приличными ребятами и неоднократно напрямую угрожали нам стереть нас с лица земли. Так или иначе, но Борьке бросали в открытое окно бутылку-зажигалку, от которой – не проснись он вовремя – сгорела бы вся его квартира. Мне неоднократно били стекла на моем удобном для этого дела втором этаже. Мы не боялись, мы были молодые и отчаянные, у нас была цель, от которой мы не собирались отказываться. Поэтому мы каждый раз старательно строчили заявления в милицию с подробным указанием всех подозреваемых, чем сводили их дальнейшие попытки практически на нет. Но сейчас… Страна медленно оправлялась от локдауна, ресторанный бизнес, первым получивший удар ниже пояса, поднимался очень медленно. Приходилось придумывать новые услуги и новые варианты работы – продажи навынос, доставку и иной эрзац нормального ресторанного обслуживания. Когда нам разрешили открыться, мы тряслись над каждым посетителем, боялись совершить малейшую ошибку и неукоснительно соблюдали все требования официальных органов, которые могли осложнить нам жизнь. Ни о каких войнах с конкурентами, ни о каких спорных объектах не было и речи. Я пытался выжить, как и многие мои коллеги по цеху, я жадно хватал воду, как рыба, которую рыбаки, потешившись, снова отпустили в водоем. Никто извне не мог хотеть моей смерти: я не представлял ни для кого опасности, я никому не мешал, я никому не переходил дорогу. С этими мыслями я, пару раз чертыхнувшись в темноте, не полностью объятой моим фонариком, добрался-таки до сейфа. Вернее, это был шкаф, в котором хранились вещи, которыми не хотелось загромождать квартиру, но которые и выбрасывать пока было нельзя. Какие-то старые документы, папины папки с записями, которые ему давно были не нужны, какой-то дедовский хлам… Там я обустроил и сейф, в котором мы тоже что-то хранили. В том числе и пистолет.
Пот заливал мне глаза и руки тряслись, как у лихорадочного, когда я открывал тяжелую дверь. Сейф распахнулся, и я несколько секунд сидел перед ним в полной темноте, почти не дыша. Это были последние мгновения перед тем, когда мне откроется правда. Что будет дальше, я даже представить себе не мог. Либо я вздохну относительно спокойно – насколько это возможно в моей ситуации – и поднимусь к себе на второй этаж, либо передо мной разверзнется бездна, на краю которой мне придется балансировать неизвестное количество времени. В конце концов я засунул руку вглубь хранилища, и хотя сердце уже выталкивало кровь с неистовой силой, стал шарить по полкам. Пистолета не было.
Глава 2
Как это ни смешно, но с моей будущей женой Ритой меня познакомила мама. Она как достаточно поживший человек и любящая родительница сознавала, что перемены, произошедшие во мне, объясняются какими-то глубоко личными причинами, но никогда не лезла ко мне с расспросами, понимая, что раскрывать душу я не собираюсь. Она сожалела по поводу Бориного ухода из нашего общего дела, она видела, что я одинок и каждый прожитый день только усугубляет мое состояние, и в
