теперь до них по рейтингам, как до Пекина раком.
И Валя снова не поняла, как это?
А потом Свен пригласил Валю с Викой в свою наконец обустроенную квартиру на Садовом кольце, куда нанял домработницей длинноногую красотку. Красотка старалась ходить почти без юбки и, подавая к столу, отработанным жестом роняла из «анжелики» бюст.
Собственно, к Свену пошли, чтобы в комфорте его «нездешней» жилплощади стряхнуть с себя телеужасы Будённовска. Но не тут-то было, в огромной гостиной со светлой мебелью, подчёркнутой антиквариатом, собрались говорливые иностранцы.
Все взяли по бокалу, насыпали в тарелки закусок с фуршетного стола, расселись по диванам и креслам, и Свен включил в видике кассету с западными репортажами о теракте. Репортажи были на английском и немецком, и когда кассета закончилась, гости одновременно загомонили, как школьники после звонка на перемену.
Говорили по-шведски и по-английски. Вика крахмалила уши, чтоб понять хоть что-то, а Валя услышала только одно знакомое «Робин Гуд». Она дёрнула Свена за руку:
– Вон та тётка назвала Басаева Робин Гудом!
– Это есть журналист из Америка. Валья, Басаев есть герой, – согласился Свен. – Он сделать это, чтоб закрыть война или умереть.
– Там больные, беременные, роженицы! – повысила голос Валя, и все на них оглянулись.
– Русские пришли стрелять его дом, его дети, – возразил Свен.
– Чечня – часть России!
– Басаев сказать – Чечня есть колония для Россия!
– А если б финики решили, что они твоя колония, и захватили твою жену в роддоме? – громко спросила Вика.
– Это есть невозможно, – помотал головой Свен. – Мы есть первый мир, вы есть третий. Мы не так делать политика, Валья!
Валя встала и скомандовала Вике:
– Уходим!
Свен поспешил за ними, уговаривая остаться, объясняя, что так уходить неприлично. Что в Европе, когда говорят о политике, не хлопают дверью. А гости замерли от этой неловкой сцены, ведь он представил Валю как «гёрл-френд с дочерью».
В конце месяца Горяев позвонил с вопросом:
– Во сколько тебя забрать с паспортом для политинформации?
– Через час, – ответила Валя, но из принципа не стала подкрашиваться Викиной косметикой.
Если дёргает её без предупреждения, пусть и получает в натуральном виде. Слава молча привёз в Георгиевский переулок со спины Госдумы и повёл в бюро пропусков.
– Это правда Дума? – спросила Валя, прочитав табличку.
– Правда.
С парадного входа Госдума выглядела солидно, подкупала тяжелым торжественным камнем. А сзади была скучно достроена современными кусками. В лифте встретили живых депутатов, и Валя пожалела, что не подкрасилась и что на ней простенькое платье.
Помещение, в которое вышли из лифта, было мрачное, стариковское, словно пропахшее нафталином, и люди в нём казались усталыми и надутыми. Слава отворил перед Валей большую деревянную дверь с табличкой «Горяев» и исчез.
В предбаннике перед кабинетом за столом сидела секретарша, можно сказать, классическая секретарша с короткой стрижкой, в очках и пиджаке с модно увеличенными плечами. Она вопросительно вскинула на Валю глаза.
– Мы договаривались о встрече с Виктором Мироновичем, – пробормотала Валя и густо покраснела. – Созванивались.
– Как вас представить? – холодно спросила секретарша.
– Валентина… – Валя готова была провалиться сквозь землю.
– И всё? – фыркнула секретарша.
– Да.
– Присядьте, – оскорбительным тоном разрешила секретарша, кивнув на кресло, и сняла телефонную трубку. – Виктор Миронович, к вам… некто Валентина.
Не прошло и пары секунд, как Горяев вышел из кабинета, поцеловал Валину щёку и вместо приветствия сказал:
– Пойдём в буфет, очень хочется есть!
И секретарша вскочила из-за стола и впилась в Валю новым взглядом, просверлив глазами каждый миллиметр её облика от заколотых волос до будничных туфель. Валя снова густо покраснела, а Горяев бросил на ходу:
– Лена, а ещё письмо в Новгород и списки! Для всех я на совещании.
– Чего она на меня так вылупилась? – спросила Валя, когда вышли в коридор.
– Свидетельство того, что ко мне не каждый день ходят любимые женщины, – усмехнулся он.
Буфет в Думе был жалкий, длинный, подвальный и неуютный. Сбоку несколько сидячих столиков, а напротив прилавка стоячка, как в советской пельменной. Цены как везде, хотя газеты писали, что депутатам всё даром.
– Ничего поприличней у вас нет? – удивилась Валя.
– Только столовка.
Нашли место за столиком сбоку.
– Смотри, смотри, Хакамада, – зашептала Валя. – Она такая стильная.
– Меня интересует только стиль её голосования, – скривился Горяев.
– У нашего метро старуха пела частушку:
Просто нету с милым сладу,
Как увидит Хакамаду.
Рвётся ящик обнимать
и орет: «Япона мать!»…
– Терпеть не могу баб в Думе, – он даже не улыбнулся. – Дети у них брошенные, мужья как вдовцы.
– Свен рассказывал, в шведском парламенте есть комната, чтоб женщины-депутатки кормили младенцев грудью.
– И часто ты с ним общаешься?
– Раз в неделю. Ему скучно без семьи, мы с Викой и таскаемся.
– Таскаетесь в качестве его семьи? – внимательно посмотрел на неё Виктор. – У нас с Гарантом, ласточка моя, наполеоновы планы! Соскучился, дела отменил, а у тебя в каждом предложении целлулоидный швед.
– Гарант – это кто?
– Ельцин.
– А почему он в Будённовск не поехал? – вспомнила Валя претензии Юлии Измайловны.
– Поехал на Большую семёрку говорить о терроризме, оставил в лавке ЧВСа. Выборы в следующем году, если б он в Будённовске лажанулся, президентом можно выдвигать Басаева. А ты хочешь такого президента?
– Скажи, почему их отпустили?
– Потому что с ними были заложники, и ЧВС дал слово. Военных ругают, а у них даже плана больницы не было, и снайперы лепили по ним сзади. Здание, когда штурмовали, качалось, как при землетрясении. А басаевцы прикрылись беременными бабами. Верно Степашка сказал: «Не мужики, а шакалы!»
– Басаев сказал, если погибнет Чечня, мы готовы погубить Россию! Доберёмся до Москвы! У Свена видела то, что наш телик не показывает, – со значением сказала Валя.
– А у Свена не показывали, что задача бандитов – великий исламский халифат с центром в Чечне? И тогда в шведском парламенте точно закроют комнаты для кормления сиськой! – Горяев стукнул ладонью по столу так, что на них оглянулись. – Беременные и роженицы, стоявшие живой мишенью, писали фамилии на руках и ногах, чтоб потом опознали!
– Ещё у Свена показывали интервью Ковалёва…
– Ковалёв там круглосуточно давал интервью, и ни слова, что все эти годы в Чечне был геноцид русских. Что их уничтожено около двадцати тысяч, а тысячи превращены в рабов! О Япончике ходатайствовал, за этих рта не открыл! Уполномоченный хренов!
У него зазвонил сотовый, он зло ответил:
– Горяев. Это не ко мне. Не я его назначал на командные высоты. Гаранту нужны качели – за десять красных одного Рыжего. Скажи Цицерону, нечего думать, трясти надо.
– Кто такой Цицерон? – спросила Валя, когда он закончил разговор.
– Виктор Степанович.
– В прошлый раз Трубой называли, ЧВСом, Чириком, –
