Неизвестный, спасший Жана с опасностью для собственной жизни, был не кто иной, как фермер Давид Поттер. Храбрец отнес юношу к себе на ферму, находившуюся в двух километрах от берега, и стал ухаживать за ним с отеческой заботливостью.
Надо ли говорить о том, какую благодарность почувствовал молодой француз к своему спасителю! Выздоровев, он всякий раз, когда выдавалась свободная от службы минутка, приезжал на ферму пожать шершавую руку бурского фермера и отдохнуть несколько часов в тесном кругу его семьи.
Выше мы уже рассказали, при каких страшных обстоятельствах и как трагически оборвалась эта дружба.
Читатель вполне может теперь представить себе, в какую ярость привела капитана Сорви-голова расправа с его другом и спасителем, совершенная у него на глазах англичанами с утонченной жестокостью, недостойной солдат великой нации.
Он поклялся жестоко отомстить, а клятва, произнесенная таким человеком, как Жан Грандье, не могла остаться невыполненной.
Остальное нам уже известно. К сожалению, в тот момент, о котором идет наш рассказ, капитан разведчиков был совершенно лишен возможности отомстить членам военного суда за убийство своего друга…
После головокружительного бегства по травянистой степи и хитрых, чисто индейских приемов, с помощью которых они вырвались из почти полного окружения англичан, юный Поль и Сорви-голова с Фанфаном на плечах очутились перед непроходимой чащей колючей мимозы. Они надеялись найти здесь спасение, как вдруг навстречу им и почти в упор раздалась частая пальба. Но что за чудо! Ни одна из пуль даже не задела Молокососов. И это было тем более удивительно, что таинственные стрелки, хорошо укрытые за ветками и стволами деревьев, имели полную возможность спокойно целиться Зато с полдюжины англичан, подстреленных на расстоянии тридцати метров, как кролики, перекувырнулись в воздухе.
— Будь покоен, хозяин! — воскликнул ослабевший, но не унывающий Фанфан. — Будь покоен! Это друзья!
— Верно! — сказал Сорви-голова. — Верно, это свои… Вперед, товарищи!
Поль бесстрашно полез в чащу, покрытую колючками, за ним последовал Фанфан, а Жан замыкал шествие, подталкивая Фанфана и помогая ему.
Передвигаясь таким образом, они вскоре очутились перед строем гремевших маузеров, из стволов которых то и дело поднимались легкие клубы дыма. Около двадцати юнцов, притаившихся под листвой, встретили их радостным криком:
— Спасены!.. Спасены!.. Сорви-голова узнал в них самых отважных Молокососов. Их появление здесь граничило с чудом.
Тут и Мариус, по прозвищу Моко, и Фриц, и Пьетро, и юные арабы Макаш и Сабир, и Финьоле — юнга, и три эмигранта — Жан Луи, Жан Пьер и просто Жан, и оба португальца — Фернандо и Гаетано, и шестеро молодых буров — Карел, Элиас, Жорис, Манус, Гюго, Иохим, и другие, лица которых трудно было разглядеть за стволами продолжавших грохотать маузеров.
Да, их было не меньше двадцати человек, и натворить они успели немало.
Кони английских кавалеристов представляли заманчивую мишень для таких метких стрелков, как Молокососы. Чудесно укрытые кустарником, они стреляли без перерыва и укладывали англичан одного за другим.
Что ж! И на этот раз сорванцы остались победителями в схватке с отборным войском ее королевского величества.
Почти все кони англичан уже валялись на земле, когда шести оставшимся в живых кавалеристам пришла в голову спасительная мысль повернуть их назад и помчаться к своим позициям Их бегство сопровождалось оглушительным «ура» сорванцов, которые вышли теперь из засады и чуть не задушили в объятиях спасенного ими капитана.
Впрочем, излияния длились недолго, рассказы пришлось отложить на земле лежали раненые и контуженные, надо было подумать о них.
Сорви-голова направился к тем, которые только что преследовали его с торжествующими возгласами охотников, заметивших, что дичь выбивается из сил, и вообразивших, что уже держат ее в своих руках.
Помимо чувства человечности, еще одно соображение заставило капитана Сорви-голова поспешить на помощь своим врагам.
Его взгляд случайно упал на красивого парня, нога которого была придавлена мертвым конем.
В этом беспомощном «спортсмене» Сорви-голова узнал сержанта, исполнявшего обязанности секретаря суда. Его извлекли из-под коня, и Сорви-голова с удовлетворением отметил, что тот не ранен, а лишь слегка контужен.
— Хотите получить свободу? — без дальних оговорок спросил его капитан Молокососов.
— Конечно, — стараясь соблюсти чувство собственного достоинства, ответил солдат, — если только это не сопряжено с условием, противным моей воинской чести.
— Я слишком уважаю себя и дело, за которое сражаюсь, чтобы не уважать чести обезоруженного врага. И вот чего я требую от вас взамен предоставленной вам свободы: вы должны лично вручить мои письма каждому из членов военного суда, осудившего Давида Поттера.
— Охотно, — ответил англичанин, не ожидавший, что так дешево отделается.
— В таком случае, прошу вас сообщить мне их фамилии.
— Извольте. Председатель — лорд Ленокс, герцог Ричмондский, полковник гайлендеров Гордона. Судьи. Колвилл — майор третьего уланского полка, Адамс — капитан четвертой артиллерийской батареи, Руссел — капитан второй роты седьмого драгунского полка и Харден — капитан первой роты шотландских стрелков.
— Благодарю вас, — ответил Сорви-голова. Жан Грандье принадлежал к людям, которые не любят терять времени даром. Тут же достав из кармана бумажник, он извлек оттуда пять визитных карточек и быстро бисерным почерком написал на каждой из них следующие строки:
«Убитый вами ни в чем не повинный Давид Поттер приговорил вас к смертной казни. Я — исполнитель его мести. Где бы вы ни были, моя рука всюду сумеет настигнуть вас. Вы были безжалостны, а буду таким же. И вы все погибнете. Сорви-голова».
Надписав на обороте карточек адреса членов военного суда, он вручил их сержанту, сказав:
— Дайте честное слово доставить их по назначению.
— Клянусь честью! Ваши послания будут переданы мною их адресатам.
— Отлично. Вы свободны!
ГЛАВА 5 Сражение. — Гайлендеры Гордона и Молокососы. — Огонь! — Истребление офицеров. — Герцог Ричмондский и его сын. — Ожесточенная борьба. — Последний патрон. — Враги повержены! — Великодушие. — Волынщик. — Письмо. — Несчастная мать. — Победа
Служба Молокососов — не синекура[29]. Из этих сорванцов выработался отборный отряд, в замечательных достоинствах которого с каждым днем все более убеждалось командование.
С ними считались, как со взрослыми, им поручали опасные дела.
