секунд, и, возможно, благодаря ее провидческим способностям и неотделимой от них коммерческой хватки, она, ранее многих, осознала значение времени для финансовой стороны дела. Она распорядилась закупить и установить точные швейцарские хронометры во всех кабинетах, затем и во всех коридорах и проходных комнатах, а со временем и в спальнях, в будуарах и в уборных. Каждое утро — вставая ни свет ни заря — она сверяла многочисленные часы, многие из которых имели механизмы боя, вот почему каждую четверть часа здание начинало вибрировать от настроенного в унисон синхронного хрустального звона. Даже после своего исчезновения Старая Дама продолжала строго следить за распорядком дня своих подчиненных. Повсюду — в кабинетах, типографии, редакции и на складах появлялись листки бумаги, которые, казалось, возникали сами собой и которые регламентировали время прихода на работу, должностные обязанности, непродолжительный обеденный перерыв и время окончания рабочего дня.
Кристофер Людвиг отправился по этим временным тропам, демонстрируя усердие и педантичность, и можно предположить, что его пристрастие к сказочным существам из бумаги на самом деле объяснялось стремлением к порядку, который он наконец-то обрел в бухгалтерских книгах, желтых архивных шкафах и непрерывно растущих стопках заказов. Заказы эти он внимательно просматривал исключительно для того, чтобы составлять бесконечные таблицы, заполнение которых, при том что никто не мог объяснить происхождение заказов, стало его главной, непреложной заботой. Таблицы эти представляли собой что-то вроде расписаний, по которым можно было установить, кто в какое время дня чем занимается, и в первую очередь чем занимается сам Кристофер. Первая таблица содержала список его собственных дел — с той минуты, как утром его в спальне одевали горничные, ставшие посредниками в вечной борьбе Кристофера с теми предметами гардероба, с которыми он так и не заключил мир, до того момента, когда там же, в спальне, ему помогали ложиться в постель после длинного дня в большом кабинете и долгих странствий по коридорам, в которых он так и не научился ориентироваться, и добирался в нужное место только потому, что его сопровождала одна из горничных, а горничные в свою очередь старались пользоваться теми коридорами, в которых они не сомневались, и при этом, передвигаясь по ним, все равно тряслись от страха заблудиться.
Когда Кристофер столь основательно запротоколировал свое время, что все его действия в течение суток были записаны с точностью до половины секунды (он провел кропотливую работу — по его просьбе три горничные в течение нескольких месяцев сидели по ночам у его кровати, чтобы он составил представление о том, как протекает его сон, хотя вообще-то с трудом выносил присутствие женщин), он обратил свой взор на остальных сотрудников, — не потому, что закончил изучение собственного времени, но потому что к этому его призвала мать.
В один прекрасный день Старая Дама исчезла. Однажды утром несколько служащих, которые пришли на работу ранее положенного времени, чтобы успеть прибраться на рабочем месте, увидели, как она на некотором расстоянии следует за своим сыном, которого ведут по коридорам дома, превратившегося к этому времени в один огромный совершенный часовой механизм. Движения Кристофера были полностью синхронизированы с многочисленными часами, попадавшимися ему по пути в кабинет, и служащие чувствовали, что даты поставок, конечные сроки сдачи работ и сроки оплаты векселей все больше сжимаются, и им уже некуда деться от их давления. Старая Дама постояла некоторое время в широких дверях кабинета, сосредоточенно глядя на склонившегося над столом сына, и с тех пор ее никто больше не видел. Когда она поворачивается и исчезает в лабиринтах дома, всем, кто наблюдает за ней, одновременно приходит в голову мысль, что под плотно прилегающим сатиновым платьем и корсетом, который две самые сильные кухарки каждое утро затягивали с помощью рычага, ее обрюзгшее тело колышется с игривой моложавостью, глумясь тем самым над временем, но мысль эта их пугает, и они стараются не встречаться друг с другом взглядом и поскорее выкинуть ее из головы.
На смену пустоте, возникшей после исчезновения Старой Дамы, пришел ритмичный рост предприятия. На первых порах журналисты никак не могли понять, как злободневные, но не ими написанные статьи таинственным образом материализуются в плетеных корзинках на их письменных столах. Типографские рабочие с удивлением обнаруживали по утрам необъяснимые, сами по себе прибывшие партии бумаги, а управляющие пытались скрывать свое изумление от постоянно растущего потока заказов, поступавших из разных уголков страны, а со временем и с других континентов — с непроизносимыми адресами клиентов и экзотическими почтовыми индексами. Но постепенно они примирились со всем, решив, что Старая Дама просто удалилась от мира как египетский фараон в какой-нибудь тайный отдаленный склеп или в одну из своих роскошных туалетных комнат, чтобы из какого-нибудь золоченого саркофага, куда могло уместиться ее тело — все еще крупное и подвижное, как туловище носорога, — наблюдать за всеми ними. Они поняли, что все было приведено в непрерывное движение, или, другими словами, ей удалось осуществить мечту всякого нувориша, выскочки, парвеню, тирана и начальника — добиться стопроцентного контроля над временем.
Думаю, теперь она могла чувствовать себя спокойно еще и потому, что Кристофер Теандер каждый день склонялся над своими столбцами цифр, поднимая голову лишь для того, чтобы смахнуть пылинку с сюртука, безупречного, как и его белые воротнички, или с манишки, всегда накрахмаленной так, что походила на доспехи, стоящие в рыцарском зале, который в свое время появился в доме по распоряжению Старой Дамы. Мелкие движения, которые у других людей можно было бы счесть признаком живого интереса к своей внешности, делали Кристофера похожим на куклу-марионетку или на дергающуюся фигурку на веревочке более, чем когда-либо прежде, более даже, чем в детстве, когда он молчаливо сопровождал родителей, наносивших визиты, и так как он никогда не говорил со своими работниками, никому — даже служанкам, которые каждое утро и каждый вечер без всякого интереса созерцали его наготу — не могло прийти в голову, что за матовым лбом, потухшими глазами и нечеткими контурами тела скрывается живой человек, и это представление о Кристофере не претерпело никаких изменений даже после объявления о его помолвке.
Однажды утром все знакомые семейства и все деловые партнеры получили белоснежную открытку с сообщением о счастливом событии — помолвке Кристофера Людвига Теандера Рабова и дочери пробста[11] Катарины Корнелиус Бак. Всерьез к этому отнестись было нельзя, ведь всем было известно, что Кристофер Людвиг и дочь пробста прежде никогда не встречались. Во-первых, потому что Кристофер за время детства и юности почти не покидал свой огромный кабинет, во-вторых, потому что он в соответствии с установленным в доме порядком никогда не оставался