смог бы исправить пылесос. Меня волнует тот факт, что ты собиралась ехать на работу бог знает на сколько часов, даже не позавтракав. Ты ведь знаешь, что завтрак — это самый важный прием пищи за день, верно? — она всё еще протягивает мне пакет, который я игнорирую и выезжаю обратно на дорогу.
Проходит мгновение, и она затихает, когда снова говорит.
— Спасибо, — она не смотрит на меня, когда говорит это, опустив голову и глядя на бумажный пакет так, как будто хочет выбросить его.
В конце концов она открывает пакет и берет небольшой кусочек кекса с шоколадной крошкой, засовывая его в рот. Почти сразу после того, как он попадает ей на язык, она издает приятный стон. Я смотрю на неё, её глаза закрыты, а голова откинута назад. Это хорошее зрелище, чертовски хорошее зрелище. Мне приходится заставить себя посмотреть обратно на дорогу и незаметно поправить джинсы, чтобы в них поместился мой растущий член.
Черт возьми, я не знаю, что такого в этой девушке, но она соответствует всем пунктам моего списка идеальных женщин: списка, о котором я даже не подозревал, пока не увидел её. Мне даже не важно, что я вижу крошки, падающие в мою машину. Я никогда не позволял никому даже выпить кофе в этой машине, не говоря уже о том, чтобы съесть что-нибудь вкусное. Брэй не даст мне и слова сказать, если узнает, что я позволил девушке есть в салоне. Но мысль о том, что она не поест, просто выводила меня из себя.
Мы почти у больницы, и я не хочу высаживать её, не зная, когда увижусь с ней вновь. Мой мозг перебирает идеи, как это сделать. Мне нужно увидеть её снова. Стараясь не выглядеть как задница, которую, вероятно, изображал, я пытаюсь завести беседу, скрытно стараясь узнать больше об этой женщине, которая поглотила мои мысли с того момента, как вошла в двери моего клуба прошлой ночью.
— Ты работаешь все выходные? — я стараюсь говорить непринужденно, как будто для меня это не имеет никакого значения, но это не так. Я не хочу, чтобы она работала завтра. Если она будет работать завтра, это еще один день, когда мне придется ждать, чтобы увидеть её.
Она поворачивается и смотрит на меня, изучая мой профиль, должно быть, она довольна тем, что нашла, потому что в её голосе звучит улыбка, когда она отвечает.
— Нет. Я работаю сегодня, а потом у меня два выходных, а как насчет тебя, ты работаешь все выходные? — она улыбается, задавая мне этот вопрос, словно уже предугадала ответ.
— Я работаю каждый день, солнышко, — я подмигиваю ей. Она широко улыбается, и я клянусь, что сделал бы все, чтобы продолжить видеть эту улыбку. Она заставляет меня чувствовать что-то приятное. Я не могу навесить ярлык на это чувство, но просто знаю, что это приятно. Такого чувства у меня никогда раньше не было.
— Хорошо, но не все из нас… кем бы ты ни был, — она машет рукой вверх и вниз на меня, — у некоторых из нас, а именно у меня, есть нормальная работа, средняя работа, стабильная работа. Работа, которая означает, что я знаю, что у меня будет достаточно денег на еду каждую неделю. Если приду на работу вовремя и меня не уволят.
Меня беспокоит то, как она говорит о том, что знает, что у нее будет достаточно денег на еду каждую неделю. Было ли время, когда ей не хватало еды, денег или стабильности? То, как она говорит о своей работе, немного печально. Похоже, что она не любит её, но приходит каждую неделю за зарплатой. Это нормально, так поступает большинство населения, чтобы выжить.
— Ну, я, например, думаю, что у тебя замечательная работа. Где еще ты сможешь носить эти халаты и выглядеть так чертовски мило весь день?
Она так быстро поворачивает голову ко мне с открытым ртом, но скрывает свой шок так же быстро, как и показала его.
— В этих халатах нет ничего милого, они синие… синие, — повторяя цвет, как будто я не знаю такого.
— Неважно, синие они, зеленые или оранжевые, они тебе идут, — я делаю ударение на "тебе", потому что я был в больницах, и знаю, что не каждому идет носить халат. Но Алиссе? Черт возьми, она может справиться с этим дерьмом.
— Синий — это не мило. Синий — это буквально цвет депрессии. Синий — это цвет, который люди представляют когда грустят. Носить синие халаты — это не мило, — похоже, ей действительно не нравится синий цвет.
— Мы можем согласиться не соглашаясь. Почему ты выбрала сестринское дело? — я удивляюсь тому, что искренне хочу знать ответ.
— Это разговор для другого раза, мы приехали, ты можешь просто остановиться возле той двери, и я выпрыгну. Большое спасибо за поездку, ты не представляешь, как я тебе благодарна, правда, и за кофе, и за кекс. Извини за беспорядок, но я же тебе говорила, — Алисса торопливо произносит слова благодарности, как будто это поможет ей быстрее выйти из машины.
Без десяти минут одиннадцать, она еще не опоздала. Я паркую машину и оказываюсь около её двери, прежде чем она успевает понять, как дверь открывается изнутри. Я протягиваю руку внутрь и вытаскиваю её, почти прижимая к себе. Каждая клеточка в моем теле хочет притянуть её к себе и поцеловать так, будто от этого зависит моя жизнь. Черт, может моя жизнь и правда зависит от этого? Нет, я не хочу спугнуть её, особенно учитывая то, что произошло с ней прошлой ночью.
Я проявляю чертовски много сдержанности, когда делаю шаг назад.
— Во сколько ты заканчиваешь?
Она щурится на меня, и я не уверен, то ли это солнце светит ей в глаза, то ли она пытается понять, хочет ли она ответить мне.
— Я заканчиваю сегодня в одиннадцать, у меня двенадцатичасовая смена, а что?
Она умна, похоже, знает, что я не задаю вопросы просто так.
— Я заберу тебя с этого же места в одиннадцать вечера.
Прежде чем она успевает возразить, я обхожу машину и запрыгиваю в неё, оставляя Алиссу стоять и смотреть на меня, когда отъезжаю.
Войдя в свой пентхаус, я первым делом замечаю Брэя, Дина и Эллу, сидящих в гостиной. Все сразу поднимают головы и выжидающе смотрят на меня.
— Какого хрена вы все здесь делаете? — спрашиваю я, раздраженный тем, что они находятся в моем гребаном доме. Всё, чего я хочу, — это раздеться, лечь в постель и
