9
Ренси проводили в храмовую мастерскую, где он заперся, потребовав от жрецов не беспокоить его ни под каким предлогом. Блок известняка уже был здесь: он лежал на земле, взывая к мастеру, готовый отдаться в полную его власть.
Руки Ренси нежно огладили камень, будто он был живым существом, одухотворённым и чувствующим. Ренси уже знал, как этот камень будет выглядеть, когда работа над ним завершится. В его воображении стоял лишь один образ: образ, который глубоко очаровал его, который поглотил его жизнь без остатка. Образ любимой… земной женщины.
Дрожа от нетерпения, Ренси приступил к работе – без предварительной восковой или глиняной модели, без каких-либо пометок углём. Он прижал резец к камню и уверенно нанёс по нему первый удар молотком. Всем телом он прилаживался к ритму ударов; руки его становились проворнее и сильнее. Осколки известняка отлетали от блока; мягкий камень подавался навстречу, уступая, и Ренси чудилось, что это Мерет в его руках отдаёт ему своё тело. Он словно ощущал её рядом: так много он думал о ней, так часто вспоминал каждое мгновение, проведённое с ней. Это был его самый великолепный опыт в работе над камнем: никогда ещё не бывало у него такого ощущения близости, проникновения и глубины страсти.
Ренси работал с рассвета до позднего вечера, съедал чёрствую лепёшку, запивая её тёплым пивом, и засыпал словно убитый. Он исхудал, щетина на впалых щеках становилась гуще, а одежда – такой же неряшливой, какой выглядела теперь мастерская, пол которой был покрыт осколками и белой пылью. Забыв обо всём на свете, он думал лишь о том, как побыстрее закончить изваяние, чтобы вдоволь полюбоваться Мерет: пусть не настоящей, пусть каменной, но принадлежащей ему одному.
Хотя Сенмин уже не раз пытался войти в мастерскую, чтобы посмотреть, как продвигается работа, Ренси неизменно отвечал ему отказом. Он понимал, что его новое творение отвергает ту приверженность канонам, которую веками утверждали в искусстве жрецы. Но знал, что всё равно не отступит, даже если за своё своеволие подвергнется осуждению; если же жрецы расторгнут с ним соглашение, то пусть это случится после того, как он закончит статую.
Ренси предполагал, что затратив ещё несколько дней, он отполирует изваяние, добившись на его поверхности игры света, и приступит к раскрашиванию. Согласно канонов, изображения женщин следовало окрашивать в желтоватые цвета, а обожжённых солнцем мужчин – в красновато-бурый. Но Ренси думал о том, какие краски смешать, чтобы получить тот чудесный орехово-золотистый цвет, которым отличалась бархатистая кожа Мерет.
Незадолго до завершения работы Депету наконец удалось выманить его из мастерской. Он принёс кувшин свежего пива, и, когда они устроились в тени, под навесом, спросил:
– Ренси, эта твоя новая скульптура – она окончена?
– Если ты говоришь об изваянии богини Нейт, то она окончена.
– А я могу её увидеть?
После того, как Ренси снял со статуи богини скрывающие её покровы, Депет долго молча стоял перед ней. Потом с тихим восхищением сказал:
– Никогда прежде я не видел изваяния женской фигуры, в котором была бы так выражена внутренняя сила жизни.
– На самом деле, нет жизни, нет и скульптуры, – отозвался Ренси с горделиво-удовлетворённым чувством. – В человеческих фигурах ничего не надо выдумывать: просто ваять то, что ты видишь и, главное, что чувствуешь. А твёрдая уверенная рука придаст изваянию дух подлинной жизни.
– Я слышал, для того, чтобы высечь изваяние, надо чему-то поклоняться. Чему же поклоняешься ты, высекая из камня этот божественной красоты лик?
– Самому прекрасному и ценному, что только есть в мире: любви…
После этого разговора Депет не заглядывал в мастерскую Ренси несколько дней. Зато явился другой посетитель: Сенмин.
Увидев изваяние богини, жрец отшатнулся от него и закрыл лицо руками, точно увидел облик самого бога Сета.
– Это изваяние непристойно и кощунственно, – заявил он немного погодя, с осуждением глядя на Ренси. – Я буду возражать против того, чтобы его поставили в храме. Думаю, от него нужно немедленно избавиться.
– Избавиться?! – вскричал Ренси, ошеломлённый.
– Именно! Разбить его, бросить в костёр. Уничтожить!
– Что же может казаться кощунственным в изображении богини? – Ренси решил не уступать жрецу.
– Богини? – взвизгнул Сенмин; его тёмное лоснящееся от благовонных масел лицо позеленело. – В этом изваянии нет ни капли божественного! Всё в нём – поза, взгляд, черты лица – полны движения и простоты, присущей смертным существам. Глядя на него, можно подумать, что это обычная женщина замедлила шаг, что пройдёт ещё мгновение – и она продолжит свой путь по земле…
– Что же в этом непристойного? – упрямо настаивал Ренси, хмуря лоб. – Что плохого в том, чтобы в наше неизменное в течение веков искусство, боготворящее смерть, вдохнуть человечность?
– Вдохнуть человечность в… в богов?! – завопил жрец, выкатывая глаза. – Да за такие речи тебя дОлжно превратить в раба, а, чтобы ты больше не высекал богопротивные статуи, тебе нужно отрубить обе руки!.. Бунтарь!.. Богохульник!..
Не выдержав, Ренси схватил свой молоток и резец и почти бегом покинул мастерскую: гневный голос жреца настигал его даже на улице. Он пересёк площадь, вошёл во дворец номарха и укрылся в своём жилище: его всего трясло, будто в лихорадке. Он твёрдо решил: в храм он больше не пойдёт – какое ему дело до забот жрецов или тревог жителей Саиса? Но не успел он перевести дух, как за ним пришёл слуга номарха с требованием немедленно вернуться в мастерскую.
Номарх появился в мастерской спустя несколько минут после того, как туда вошёл Ренси. Увидев изваяние, Нехо остановился, как вкопанный. Так, замерев, он долго смотрел на изображение богини и не произносил ни слова. Он разглядывал статую часть за частью, линию за линией, черту за чертой, на щеках у него проступил густой румянец.
Предчувствуя недоброе, Ренси покрепче упёрся ногами в пол и наклонил голову, чтобы встретить самый бурный взрыв ярости Нехо. Предчувствие не обмануло его.
– Укажи мне в этом идоле хоть какой-то признак божественности! – начал кричать Нехо, багровый от возмущения и гнева. – В том, что ты изваял, я вижу не что иное, как стремление выделиться и удовлетворить собственное тщеславие. Только ты забыл, что египетский храм – это не дом какого-нибудь развращённого греческого вельможи; в жилище бога люди должны молиться и размышлять о вечности, а не глядеть на бесстыдные статуи!
– Позволь напомнить, что из нас двоих только один ваятель, и этот ваятель – я, – стараясь сохранять спокойствие, отозвался Ренси. – Ты не вправе поучать меня.
– А ты не забывай, с кем говоришь! – Нехо угрожающе двинулся на Ренси. – И неужели ты думаешь, что никто не догадался, кого ты здесь изобразил? Предупреждаю, если ты видел её обнажённой, ты пожалеешь о том, что твоя мать произвела тебя на свет!
