В моем вопросе был вызов. Она поцеловала меня, вздохнула и прошептала:
— В теории — до самой свадьбы.
Бетти сделала паузу: она сразу пожалела о своей шутке, испугавшись, что я не пойму.
— Но, знаешь, теория в наши дни… — шепотом добавила она.
— Конечно, а потом, мы ведь все равно поженимся, — ответил я.
Слова сами сорвались с губ, но я произнес их на полном серьезе.
— С первого взгляда видно, что мы созданы друг для друга, — шутливым тоном согласилась она.
Теплое дыхание Бетти щекотало мне шею, она обнимала меня, прижимаясь всем телом, я чувствовал вкус ее губ, ощущал ее желание и купался в волшебстве момента.
— Как думаешь, сколько детей у нас будет? — спросил я, использовав шутку как последний бастион, защищавший мою гордость, которая так быстро сдалась на милость победителя.
— Трое, — спокойно ответила Бетти, как будто ждала этого вопроса.
И еще теснее прижалась ко мне.
Жан
Начался новый день, но Жану показалось, что он и не засыпал. Лахдар принес завтрак. За его спиной маячил ухмыляющийся Хаким. Аппетита у заложника не было, жажда его не мучила, но ему хотелось почистить зубы и прополоскать рот, чтобы избавиться от едкого вкуса желчи во рту.
Лахдар протянул пленнику чашку, но Хаким упредил ответный жест, смачно сплюнув в кофе.
Лахдар только головой покачал — ему надоели злые выходки сообщника.
— Давай пей! — подзадорил улыбающийся Хаким. — Никогда не поверю, что ты побрезгуешь, всего несколько дней назад ты добывал себе пропитание в помойных баках!
Жан не поддался на провокацию, вложив всю свою ненависть в ответный взгляд.
— Что, сильно не нравлюсь? — поинтересовался мучитель.
Жан опустил голову, чтобы не спровоцировать насилия.
— Так вот, знай — ты мне отвратителен. Подобное падение оскорбляет Создателя.
— Оставь его, Хаким! — не слишком убежденно приказал Лахдар.
— Ты думал о семье, когда с головой зарывался в грязь? Думал, что они скажут, если увидят, как ты напиваешься, блюешь, потеешь и воняешь?
— Не смей говорить о моей семье, — сорвался Жан и тут же пожалел, что так глупо купился.
— Ты мне запрещаешь? — с иронией в голосе спросил Хаким. — Да кто ты такой, чтобы кому-нибудь что-нибудь запрещать? Чтобы запрещать, нужно иметь моральные ценности и принципы, соблюдать законы! Ты убиваешь святого, бросаешь семью, живешь на улице, ты животное — и что-то мне запрещаешь?
Жан хотел ответить, но его дух был слишком слаб, и слова негодяя подавили слабую попытку протеста. Он почувствовал, что ни на что не способен.
На пороге возник человек, который в день похищения сидел за рулем. Маску бандит не снял, но кофе в чистую чашку Жану налил: судя по всему, он видел, что случилось.
Главарь постоял несколько мгновений, не сводя с пленника взгляда черных глаз, потом вышел, так и не сказав ни слова. Хаким и Лахдар, словно подчиняясь приказу, последовали за вожаком.
Жан остался в одиночестве. Он не мог знать истинных намерений похитителей и подумал, что приказ о ликвидации пока не отдан. Кто же решает его судьбу? Жан понимал, что смерть неизбежна, но не знал, когда это случится, и такая неопределенность мучила его сильнее всего.
Даниель
Я живу в Лондоне уже неделю. Я приложил немало усилий и получил право на освоение бюджета «Спаркс». Нанятый внештатный сотрудник сопровождает меня на встречах, обобщает данные и готовит документы к совещаниям. Мне необходимо время для слежки за шейхом и выработки плана, который позволит подобраться к нему.
Я обосновал решение взять помощника, заявив, что ставки в игре очень высоки и мне необходим двуязычный консультант, иначе не получится уловить всю информацию, выдаваемую административной командой «Спаркс». Кейта я выбрал не только за профессиональные, но и за личные качества. Этот молодой человек напорист, но предельно сдержан: он не станет удивляться моему поведению — либо сделает вид, что ничего не замечает.
Я все чаще теряю контроль над собой, и меня это очень тревожит. Бывает, что я погружаюсь в сумеречное состояние среди дня и не могу отличить явь от кошмара, переживаю болезненно-тревожное расстройство. Мое душевное здоровье под угрозой. Нельзя расслабляться, вызывая недоумение и подозрения у окружающих, я не могу сорваться, иначе цель не будет достигнута.
Предполагалось, что я пробуду в Лондоне месяц. Неизвестно, хватит ли мне времени, но, если понадобится, я сумею задержаться.
Я нашел гостиницу на той улице, где живет шейх Фейсал. Из окна хорошо виден вход. Я распланировал график работы с клиентом на две недели вперед: в первые семь дней мы проводим встречи и рабочие заседания в первой половине дня, а в следующие семь — во второй. Это позволяет изучать передвижения моей мишени.
Я сижу у окна за шторами, выставив вперед длинноствольный объектив, и иногда чувствую себя то ли шпионом, то ли наемным убийцей из плохого триллера. Видимо, боюсь, что в скором времени стану таковым и в реальности.
* * *
Вчера утром я впервые увидел его воочию. Он вышел из дома в окружении телохранителей. Угрюмо оглядел улицу и быстро сел в роскошный автомобиль.
Странно, но я остался спокоен.
Я думал, что захлебнусь ненавистью, когда наконец увижу убийцу моего сына, и мне придется из последних сил сдерживаться, чтобы не поддаться порыву и не провалить дело. Вышло иначе. Осознав это, я решил, что мое бесстрастие сродни безмятежности воина, не сомневающегося в смысле порученного ему дела. Своего рода профессиональная реакция. Точно так же наемный убийца или снайпер умеют оставаться предельно собранными, чтобы сохранить ясность сознания.
Потом я понял, что через оконное стекло вижу его как на экране телевизора, он выдернут из реальности. Он похож на свои собственные многажды виденные изображения, на которых я мысленно оттачивал ненависть. Я столько раз представлял шейха рядом с собой, что мог угадать цвет его глаз, почувствовать живое дыхание, ощутить холодный запах. По всем этим причинам далекое видение на другой стороне улицы показалось мне менее реальным, чем те, что жили в моем мозгу.
Я сломался во второй половине того же дня, когда он снова вышел из дома: стоял на ступенях крыльца в окружении друзей и чему-то смеялся. Его смех пробил брешь в защите, я ожидал встречи с чудовищем, а увидел человека. Как ни странно, человек показался мне куда омерзительней.
Моя душа переполнилась яростью, я не мог совладать с исступлением. Он все еще радуется успешному теракту, во время которого погиб мой сын, думал я. Он насмехается над нами, над нашим горем! Мне даже показалось, что он произнес наши с Жеромом имена. Меня качнуло, я схватился за спинку стула и закричал.
