произнесла Гермиона, выполняя указание. Встретить здесь маггловские таблетки было чем-то сродни чуду. Но таблетка неожиданно помогла, боль унялась, правда, голова загудела, но это можно было уже пережить.
А профессор наливал чай и доставал откуда-то пирожные. Гермиона уже хотела отказаться, но поняла, что слабость-то никуда не делась. У нее снова потекли слезы.
— Что случилось? Не помогло? — тихо спросил Гарри.
— Помогло, — запинаясь, ответила девочка. — Просто слабость сильная. Как будто весь день бегала.
— Это называется «сердечная недостаточность», мисс Грейнджер, — прокомментировал Квиринус. — И мне очень интересно, откуда она у вас, а также, почему вы поседели?
— Мне… Нам… — Гермиона попыталась что-то сказать, но задохнулась. — Вы Дамблдору обязаны рассказывать все? — закончила она, продышавшись.
— Нет, — криво ухмыльнулся профессор Квирелл. — Дамблдору я ничего не обязан. И рассказывать тоже.
— Тогда… — девочка начала рассказ.
Когда-то давно Томас Риддл, ставший потом Лордом Волдемортом, воспитывался в приюте, мечтая о семье, но вот сейчас он узнал, что на свете существуют как минимум две семьи, в которых было хуже, чем в приюте. Вместе с тем дети не возненавидели магглов, зная, что они бывают разные, но вот равнодушные, холодные маги… Волдеморт читал память обоих детей и понимал, что они имеют право не любить мир Магии и желать сбежать из него. Что-то необычное шевельнулось в душе Волдеморта.
— Скажите, мистер Поттер, как вы относитесь к Лорду Волдеморту? — поинтересовался Квирелл.
— Говорят, я его убил, но, скорее всего, это пропаганда, — спокойно ответил Гарри. — Просто кому-то нужно было, чтобы истинного победителя никто не знал, или же из Избранного потом собирались что-то сделать…
— Вы очень мудры для своих лет, — заметил Квирелл. — Впрочем, я вас и так сильно задержал.
После ухода детей Волдеморт подумал, что ради мести эти двое, пожалуй, отдадут ему камень, а там… Эти двое, стоящие на самом краю могилы, ему точно не конкуренты. Будут мешать — уничтожит, а будут сидеть тихо — пусть живут, Лорд умеет быть благодарным.
* * *
Все чаще Гермиона уставала, все труднее было дышать Гарри, державшему себя в руках, несмотря ни на что. С каждым днем осени жить становилось все труднее. Сквозняки замка, духота спален, равнодушные профессора — все создавало ощущение полной безнадежности, как будто в жизни ничего не будет хорошего, а только медленное умирание. Медленное и мучительное, потому что мучительно отныне было все — душ, туалет, укладывание спать и утренний подъем. Для Гарри единственным светом в окошке была Гермиона, а для Гермионы — Гарри. Больше ничего не было, как будто во всем мире вымерли все люди, оставив после себя только равнодушных тварей.
Староста девочек видела, что происходит с этими двумя первачками, даже пыталась помочь, но что она могла? Северус Снейп пытался поддержать детей, для которых сказочный замок стал тюрьмой. Медленно прошла осень, отняв почти все силы, надвигалась зима и страшные для Гермионы каникулы. Родители точно ее… А если узнают, что она заболела — даже подумать страшно, что с ней сделают. Девочка начала чаще плакать…
Гарри пытался поддержать свою Гермиону всеми силами, но его состояние тоже ухудшалось. Видимо, частые обмороки… Впрочем, мальчик никогда не считал себя кем-то важным, он только надеялся, что доживет до поезда, а потом — до вокзала. У Гарри была Гермиона, которой становилось все хуже.
Часть 9
Рождественские каникулы подкрались почти незаметно в ежедневной борьбе. Бой «встать», битва «помыться», сражение «одеться»… Каждый день, превозмогая слабость, одышку, иногда и боль. Если бы Гарри мог быть рядом, все было бы совсем иначе, но мальчикам ходу в девичьи спальни не было. Последнюю неделю они все-таки спали в одной комнате, староста девочек уговорила старосту мальчиков, не в силах видеть это прощание каждый день. Каждый день Гермиона и Гарри прощались, будто в последний раз, не надеясь пережить ночь. Каждое утро они встречались, будто после долгой разлуки, обнимались, не стесняясь никого. Смотреть на это было больно, невозможно больно! И вот…
Теперь Гарри помогал уже совершенно не стесняющейся его Гермионе подняться, одеться, дойти до ванной и до туалета. Девочка ходила с огромным трудом, но все профессора будто не видели этого, будто их глаза смотрели совсем в другую сторону, и это было так странно… Но дети и не ждали помощи от профессоров, они привыкли к равнодушной тюрьме Хогвартс. Привыкли к тому, что никто не поможет, кроме старосты девочек и иногда профессора Снейпа. Поэтому каникулы Гермиона встречала обреченно, она не ждала ничего хорошего от будущего. Гарри же от будущего никогда не ожидал чего-то хорошего, поэтому просто напряженно думал, как защитить Гермиону, как ей помочь, ведь ее родители в его понимании — звери.
Практически вися на Гарри, девочка добралась до кареты. С большим трудом поднявшись, она расслабленно растеклась по сидению. Что будет дальше, девочке думать не хотелось, она просто поплыла по течению. Почему-то Гермиона не помнила сейчас, что весь мир — не тюрьма, она просто обреченно смотрела в будущее, а Гарри, которому профессор Квирелл дал целых две таблетки, могущие помочь его девочке, решал, куда деться с вокзала. В кармане бренчали несколько галлеонов, возможно, на них можно было где-то переночевать, чтобы потом отправиться в больницу. Должны же хоть где-то быть люди!
— Я не выдержу всего этого, — прошептала девочка, не в силах пошевелиться.
— Мы справимся, мы вдвоем, у нас все получится, — уговаривал ее Гарри уже со слезами на глазах. — Не может же быть, чтобы все были тварями! Где-то есть люди, надо их просто найти!
— Ты самый лучший, — одними губами произнесла Гермиона, полностью доверившись своему мальчику.
Из кареты девочку пришлось вынимать почти волоком. Гарри почувствовал, как его сердце трепыхнулось, но привычно успокоился, правильно дыша. Рядом так же дышала и девочка. Нужно было пройти совсем немного до поезда, но эти две сотни шагов стали восхождением на Эверест для обоих. Они шли, упрямо смотря вперед, причем Гарри почти тащил Гермиону на себе. Он бы и потащил, но она не разрешила. Уже у самого поезда их увидели барсуки и внесли почти теряющих сознание первачков в поезд, уложив на сиденья купе.
Отдышавшись, Гарри поднялся, подошел к слабо шевелящейся Гермионе и уложил ее поудобнее, подняв спину девочки чуть повыше, чтобы ей было проще дышать. Использовав свернутую мантию и свои ноги, мальчик как мог удобно расположил Гермиону. Она смотрела на него большими карими глазами, и была в них такая благодарность, что мальчик не сдержался, наклонившись и поцеловав эти глаза, но потом отпрянул.
— Прости, — прошептал
