стон вырывался из ее груди.
Но, при одном взгляде на тигрят, следующих за ней попятам, она отгоняла от себя соблазн, глубоко и тяжело вздыхала и, повинуясь призыву сильнейшего тяготения крови, покорно шла к своей уютной семейной берлоге.
Так проходили дни. Наступила весна, а затем и лето. Годовалые тигрята выглядели уже взрослыми. В их внешности и движениях исчезла младенческая неуклюжесть, мешковатость и задорная игривость. Взгляд их стал серьезным и осмысленным. Жизненный опыт и вечная борьба за существование наложили на них свой отпечаток. Их мысли и действия были скоординированы между собой в строгой последовательности. Каждый шаг их казался обдуманным, они не допускали ни одного лишнего движения. Все реже и реже они играли и резвились между собой, и сами игры приняли другой характер; теперь они упражнялись больше в скрадывании друг друга, в борьбе, причем, по-прежнему самец рассчитывал на свою силу, а самка на коварство и хитрость.
Вес самки достигал уже восьмидесяти килограмм, а самец весил и того больше и поражал размерами крупной головы и мощных передних лап; на его широком плоском лбу ясно вырисовывались очертания иероглифа «Ван», а на затылке, обозначались уже признаки другого иероглифа «Да» – Великий. Это был сын Великого Вана; будущий Повелитель гор и лесов безграничного Шу-Хая.
XI. Шу-Хай – лесное море
От границ Кореи до берегов Амура, на сотни километров растянулись горные хребты. Гранитные вершины их, острые кряжи, крутые и пологие склоны, темные ущелья и широкие долины заросли дремучими первобытными лесами.
Лет двадцать тому назад эти зеленые пущи были пустынны и безлюдны. Таинственную тишину лесов нарушали только крики зверей и неумолчный шум горных потоков. По едва заметной звериной тропе изредка проходил одинокий зверолов, или бродяга хунхуз. В верховьях горных ручьев, в глубоких распадках ютятся убогие шалаши рыболовов и фанзы охотников.
Это Лесное Море – Шу-Хай, как называют местные жители всю восточную часть Гиринской провинции. Действительно, зеленые волны лесистых горных хребтов занимают всю эту обширную площадь, напоминая застывшее море, уходящее в безбрежную даль горизонта.
Это особый мир тайги, но не суровой однообразной угрюмой тайги Сибири, а богатый, роскошный мир субтропических лесов, с его бесконечным разнообразием растительных и животных форм. Здесь господствует зверь, а не человек. Как в первобытных лесах третичного периода, последний влачит жалкое существование, ведя неустанную борьбу с дикой природой. Все здесь напоминает седую старину исчезнувшей геологической эпохи. Люди и звери сохранились здесь в первозданной обстановке дикой пустыни.
Таков Шу-Хай – первобытный лес Гиринской провинции. Он имеет свою историю, свою особую жизнь, свой быт, свои законы и свои легенды, связанные с преданиями глубокой древности. Но, со строительством железных дорог и заселением края, площади этих лесов постепенно сокращаются, и дикие обитатели их уходят в глубину зеленой стихии, ища уединения и защиты в нетронутых девственных частях тайги, удаленных от людских поселений и путей сообщения.
Появление старого Владыки лесов было вскоре обнаружено звероловами, обитающими в окрестностях Татудинзы. Известие это быстро облетело всю тайгу, от границ Кореи до линии железной дороги. Старые таежники говорили, что Ван пришел сюда не спроста, что цель его прихода угрожает людям, или связана с личными делами Владыки.
Судя по его поведению, местным жителям не угрожала никакая опасность, и звероловы успокоились, продолжая заниматься обычными делами.
На самом же деле причина появления Великого Князя была проста. Владыка был уже стар и пришел сюда проведать свою подругу, живущую с тигрятами на горе Татудинза.
В одну прекрасную летнюю ночь, когда тигрица отдыхала со своими детенышами в пещере, он явился к ней, неслышно шагая по мягкому грунту лесного перегноя своими могучими бархатными лапами. Увидев приближающегося самца, тигрица насторожилась, готовая прогнать его прочь, но, узнав своего повелителя, она вся съежилась, припала на лапы и подползла к нему, подобострастно опуская голову.
Владыка подошел к своей подруге, добродушно замурлыкал и стал облизывать ее морду своим грубым шершавым языком.
Тигрица была на вершине блаженства, каталась перед ним по земле, как котенок, и выражала свое удовольствие всеми доступными ей способами. Она была ему верной женой и сохранила в своем сердце память о нем.
Детеныши отнеслись к своему отцу не так дружелюбно, вначале фыркали и дичились, но вскоре, видя отношение матери, позволили ему облобызать себя в нос и уши, что у тигров служит признаком любви и расположения.
Так состоялось свидание Владыки со своей семьей. В течении всего лета старый тигр прожил вместе с ними, участвуя в охоте и далеких прогулках, и только поздней осенью, когда вершины горных великанов покрылись снегом, он навсегда ушел в Корею, туда, где дымилась в облаках каменная громада Пакту-сана.
Сын его, Великий Ван, отмеченный самой природой, рос не по дням, а по часам, и, с наступлением второй зимы, был вдвое больше своей сестры и не уступал матери ни в величине, ни в силе.
Приближалось время «звериных ночей», когда все тигры сходятся вместе и начинают искать себе пару. Это самый беспокойный период в жизни тигра.
Самцы ухаживают за самками и флирт, сопровождаемый серенадами и ревом соперников, разносится под сводами дремучего леса, в самый разгар зимней стужи и ледяного дыхания Сибири. Наступил январь. Тигрята все реже и реже возвращались в свою берлогу и мать их, оставаясь в одиночестве, все чаще и чаще прислушивалась к призывным голосам любви зверей.
В конце концов, потеряв детенышей, тигрица, послушная велениям природы, пошла на этот призывный голос и больше не вернулась в свою пещеру.
Тигрята по одиночке иногда возвращались, по старой привычке, в родное логов, но, не найдя там никого, покинули его и жили одни без матери в течение полугода. Затем, когда пришла пора любви, они разошлись в разные стороны.
XII. Бархатная шубка
В темном глухом кедровнике, куда едва проникают солнечные лучи и где царит вечный полумрак и пахнет сыростью, мхом и грибами, обитает семья шустрых, ловких и кровожадных зверьков, напоминающих по внешнему виду небольших куниц.
Подвижный нос на их острых мордочках находится в постоянном движении; чуткие уши улавливают малейший звук в вершинах кедров – великанов, а зоркие глазки быстро бегают, выискивая свою главную добычу – проворную белку; горе зазевавшемуся резвому грызуну попасться на глаза беспощадному хищнику! Ему не уйти! Этот хищник – соболь! Называемый на образном языке тайги «Беличья Смерть».
В дупле старого тополя было гнездо парочки соболей. Давно уже поселились они здесь, не допуская в свои охотничьи угодья других
