заорал Севеду:
– Тормози!!!
Остановив машину, он в ужасе уставился на меня.
– Что делает Крунблум на этой дороге?
– Он живет тут неподалеку, – выдавил из себя Севед, в полной уверенности, что я спятил.
– Поворачивай, – проговорил я одним уголком рта, как делают опытные частные детективы. – Возьмем эксклюзивное интервью.
Хуго Сундин был не из тех, кто пропустит хорошую новость. Для заголовка на первой полосе он подобрал самый броский шрифт:
Я ВСТРЕТИЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С УБИЙЦЕЙ!
Никогда ранее первую полосу газеты не украшал портрет героя репортажа, пребывающего в столь сильном подпитии, как Крунблум. Одновременно я вынужден был внутренне согласиться с Кислым Карлссоном. Такие свидетельские показания вряд ли можно назвать образцом четкости и надежности.
Но что делать журналисту, когда правоохранительные органы молчат?
Севед Дальстрём сумел развернуть на узкой дорожке свою старенькую «Вольво», и мы догнали вихляющего велосипедиста. Выскочив из машины, я поднял руку, изображая сигнал «стоп».
– Не-не, меня вы больше не возьмете, – заявил, икая, Крунблум. – Я только что из полиции.
– Привет, – начал я, пытаясь изобразить товарищеский тон. – Мы не из полиции, мы из газеты, и с удовольствием послушаем, что ты видел вчера вечером на этой дороге.
Крунблум уставился на нас своими покрасневшими от хмеля глазами.
– Откуда, черт подери, вам известно, что это был я? Карлссон утверждает, что не сказал ни одной живой душе.
– Мы сами догадались, – похвастался я. – Теперь, когда тайна уже перестала быть тайной, можешь нам все рассказать. Сам знаешь, какую ложь пишут в крупных газетах.
Крунблум сделал над собой огромное усилие, пытаясь собраться с мыслями.
– Лгут, как дышат, – сделал он вывод. – А вот ваша газета хорошая. Когда мне стукнуло пятьдесят, вы написали, что у меня доброе сердце и все меня любят. И что я каждую неделю прихожу проверять свой лотерейный билет.
Достав из кармана платок, он шумно высморкался.
– Чертовски красиво написали, – всхлипнул он. – Подумать только, найти такие трогательные слова для старого алкаша вроде меня.
Я почувствовал, как Севед покраснел. После такого неожиданного успеха продолжать было проще простого.
– Ясное дело, – воскликнул я и похлопал Крунблума по спине. – Прыгай в тачку, поедем в редакцию. Там ты сможешь в спокойной обстановке рассказать нам обо всем, что ты пережил.
Сопротивление было сломлено. Оставив велосипед на обочине, Крунблум забрался на заднее сиденье и проспал почти всю дорогу. У себя в кабинете я сделал кофе, пытаясь разговорить его, пока он прихлебывал черную жижу.
– Что ты делал в тот вечер?
Крунблум выпрямился и прокаркал:
– Принимал пищу в одном заведении.
– Сколько ты там пробыл?
– Пока меня не… то есть пока они не закрылись. До половины двенадцатого в воскресенье.
– Ты поехал прямо домой?
– Не-а, не совсем. – Глаза Крунблума забегали. – Побродил немного по городу.
– Как долго?
Моя тяжеловесная журналистика совсем пригвоздила к земле моего собеседника. Вид у него сделался несчастный.
– Да черт его знает. Я же не хожу по городу с часами в руке.
Я пристально посмотрел на него.
– Ты был трезв?
Его затуманенный взгляд заметался по комнате.
– Ну как сказать… Возможно, за ужином я и пропустил пару-тройку кружек пива, но тогда я был не пьянее, чем сейчас.
– Что произошло потом?
Крунблум лукаво посмотрел на меня.
– А как обычно бывает? Разве газеты не платят тем, кто сообщает им новости?
– Бывает в виде исключения, – уклончиво ответил я.
Крунблум закрыл рот.
– Я хочу получить свое, прежде чем скажу еще хоть слово!
На самом деле я сказал истинную правду. Один из странных принципов Давида Линда – никогда не платить за информацию и не подкупать людей. Но тут налицо исключительный случай. Подкрепленный алкоголем, Крунблум может и вправду сдержать свое слово и промолчать.
– Сколько ты хочешь?
Он взглянул на часы. Я ощутил, как он пытается подсчитать в голове, во сколько ему встанет посещение кабака.
– Восемьдесят крон. Это очень дешево, но, поскольку вы так мило обо мне написали, когда мне стукнуло пятьдесят…
Крунблум пошарил рукой во внутреннем кармане, чтобы убедиться, что вырезка при нем.
– Ок, пусть будет восемьдесят, – кивнул я и в свою очередь стал рыться во внутреннем кармане, ища чековую книжку.
Сейчас, в конце месяца, денег у меня было немного, однако я понадеялся, что Давид уже на следующий день выпишет мне чек.
– А наличными не можешь дать? – спросил Крунблум, с подозрением глядя на меня.
Я покачал головой.
– Так этой бумажкой везде можно расплатиться?
– Ну да, в кафе и кабаках она сгодится, – заверил я его, и он выдохнул.
Я вернулся к расспросам.
– Что произошло позднее вечером?
Крунблум потянулся, осознавая свою ценность как главного свидетеля.
– Прогулявшись по центру, я сел на велосипед и поехал домой. Фары у меня на велосипеде нет, но дорогу я знаю как свои пять пальцев – каждый камушек на ней мне знаком. Но тут я услышал этакое завывание – и тут же понял, что это такое.
За пару дней до того моя дочь Ирма попросила меня посмотреть динамо на ее велосипеде. Поэтому я сразу понял, что слышу именно этот звук. И точно, из-за поворота появился свет велосипедной фары, и я слез со своего велосипеда.
– Почему?
Крунблум удивленно уставился на меня.
– Хотел увидеть, кто это катит на ее велике, ясное дело. Ирма жутко боится темноты и никогда в жизни не поехала бы ночью одна. Но я давно подозревал, что у нее по ночам бывает мужик.
«Это можно было заподозрить еще лет десять назад», – подумал я.
– Но тут я подумал, что устрою ему, так что мало не покажется, – разошелся Крунблум и стукнул кулаком по столу. – Нечего портить репутацию моей дочери!
«Об этом тоже можно было начать думать еще лет десять назад».
– Когда велосипед был в нескольких метрах от меня, я встал посреди дороги и крикнул ему, чтобы он остановился. Но он понесся прямо на меня, я получил удар в грудь и упал в канаву.
– Откуда ты знаешь, что это был мужчина?
– А кто же еще, черт подери? – прошипел Крунблум, возмущенный уже самой мыслью, что его могла сбить с ног женщина. – Когда я вернулся домой, Ирма сидела в кухне. Она утверждает, что к ней никто не приходил.
– Ты можешь описать того мужчину?
Крунблум почесал свой большой нос.
– Темень была страшная, все произошло очень быстро. Но на мужике был черный костюм, а на лбу что-то блеснуло.
Я буквально подпрыгнул.
– Блеснуло? Ты имеешь в виду – на головном уборе?
Крунблум кивнул.
– Очень странно, – в растерянности проговорил я.
– Карлссон тоже
