— Вы находите меня… — она опустила глаза, словно пытаясь подобрать нужное слово, — привлекательной?
— Привлекательной? — переспросил Фентон.
Шагнув к ней, он приподнял ее кисть руки, поцеловал и прижал к щеке.
— Прошлой ночью вы тоже это сделали, — пробормотала Лидия. — Вы не поступали так с тех пор… — Она умолкла.
Стоя рядом с ней, Фентон мог различить слабые следы пудры на лбу, около линии волос, и на одной щеке. Возможно, пудра была также на руках и плечах» Он мог бы во всем разобраться даже при этом тусклом свете, если бы убедил ее лечь.
— Миледи, — мягко заговорил Фентон, — не будете ли вы любезны лечь на кровать?
В тот же момент шестое чувство внезапно раскрыло ему присутствие Джайлса Коллинса.
Джайлсу незачем было уносить посуду из-под шоколада или бритвенные принадлежности — такую работу вполне могла выполнить горничная. Однако он стоял у туалетного стола, подняв рыжие брови почти до волос и скривив рот в довольной усмешке.
— Наглая вошь! — заорал Фентон, подыскивая метательный снаряд. — Я тебя посажу к позорному столбу! Пошел вон!
Когда слуга пробегал мимо кровати, Фентону вновь представился случай для пинка, но Джайлс опять увернулся. Фентон был вынужден в очередной раз напомнить себе, что эти люди, хотя и бывают весьма проницательными, во многих отношениях походят на детей или подростков.
— Джайлс, — словно извиняясь, буркнул он слуге, злобно усмехающемуся за порогом.
— Добрый хозяин?
— Проследи, чтобы никто нас не беспокоил.
— Пожалуй мне лучше самому стать на часах, сэр Ник.
И Джайлс закрыл на запор дверь, не имеющую замка.
Фентон повернулся к кровати. Послушная Лидия лежала, слегка дрожа, среди разбросанной серебряной посуды. Фентон сел рядом с ней.
— Миледи… — начал он..
— Неужели в тебе совсем не осталось нежности? — прошептала она, не открывая глаз. — Зови меня Лидия или… — она помедлила, не сразу решаясь на столь смелое предложение, — моя дорогая.
Фентон ощутил угрызения совести, не из-за наивности Лидии, а из-за ее преданности человеку, за которого она его принимала.
— Моя дорогая, — вновь заговорил он, взяв ее за руку и незаметно пытаясь прощупать пульс, — ты помнишь былые дни? Как я в семнадцать лет получил степень magister artium[26] в колледж Парацельса и хотел изучать медицину, но мой отец решил, что это ниже моего достоинства?
Лидия кивнула в ответ на информацию, почерпнутую из рукописи Джайлса. Хотя у Фентона не было часов, он не нуждался в них для открытия, что ее пульс слабый, редкий и нерегулярный. Прикоснувшись к ее щеке, он почувствовал, что она холодная и влажная.
— Должен сообщить, — продолжал Фентон, — что я изучал медицину тайно и могу тебя исцелить. Доверяешь ли ты мне?
Голубые глаза широко открылись.
— Как же я могу не доверять тебе? Разве ты не мой муж? Разве я не… люблю тебя?
Она говорила с таким искренним удивлением, что Фентон заскрежетал зубами.
— Ну, тогда, — улыбнулся он, — еще» несколько минут!
Фентон встал, ножны его шпаги ударились о борт кровати, прежде чем его туфли достигли пола. Подойдя к туалетному столу, он нашел чистое полотенце, окунул его конец в уже остывшую воду в кувшине и вернулся назад с пол9тенцем в руке.
— А теперь, Лидия, — продолжал Фентон, прикладывая влажную ткань к ее лбу, где была пудра, — нам придется…
— Нет! Никогда!
В тот момент, когда полотенце коснулось ее лба, Лидия резко тряхнула головой и отвернулась. Но Фентон успел увидеть то, что ожидал: сыпь, похожую на экзему, хотя и более слабую. Под пудрой на щеке оказалось то же самое. Осторожно прикоснувшись к икрам обеих ног Лидии, Фентон обнаружил, что они слегка раздуты и, очевидно, болезненны при прикосновении. Только выдержка молодой женщины и ее желание, чтобы муж ни о чем не догадывался, заставляло ее убеждать даже саму себя, что с ней все в порядке.
— Лидия! — резко произнес Фентон.
Она повернулась к нему лицом, слегка приподнявшись на подушке. Быстрым движением женщина развязала бант корсажа, после чего платье словно распалось надвое сверху. Гибким движением Лидия извлекла из него руки и плечи и разорвала мешающее ей шелковое белье. Оставшись обнаженной до пояса, она выхватила у Фентона полотенце и начала стирать пудру с левого плеча, руки и бока.
— Теперь ты видишь мой позор! — сказала Лидия. Хотя это была всего лишь небольшая сыпь, напоминавшая экзему, в глазах женщины блестели слезы. — Могу я появиться в обществе и не чувствовать, что надо мной смеются? Неужели ты не испытываешь ко мне отвращения?
— Ни в малейшей степени, — улыбнулся Фентон. — Лидия, что, по-твоему, происходит с тобой?
Но молодая женщина снова отвернулась и заплакала.
— Прошлой ночью, — бормотала она, — когда эта тварь сказала, что у меня французская болезнь, я едва не умерла со стыда. Она и раньше так говорила. А каким образом я могла ею заразиться? Видит Бог, я никогда… И все равно мне страшно!
Фентон приподнял ее за обнаженные плечи и усадил в постели.
— Лидия, ты сказала, что доверяешь мне. Тогда слушай!
Он отпустил ее, но она осталась сидеть, полуотвернувшись.
— У тебя нет болезни, которой ты боишься, и вообще никакой болезни, насылаемой природой. Я могу вылечить тебя меньше чем за день. — Фентон засмеялся но негромко, чтобы еще сильнее не напугать ее. — Позволь представить тебе доказательства моих знаний. Ты иногда испытываешь сильную жажду?
— Я пью столько ячменного отвара, что могу лопнуть. Но откуда ты знаешь?
— Ты часто страдаешь от болей здесь? — Он снова притронулся к ее икрам.
Лидия посмотрела на него. Затуманенные голубые глаза, короткий нос с расширившимися ноздрями, дрожащие губы свидетельствовали о почти благоговейном страхе.
— После того, как ты принимаешь пищу или питье — скажем, через четверть часа — ты чувствуешь, не всегда, но часто, сильные боли в животе и тошноту?
— Да, очень часто! По-моему, тебе известно все, что только может знать человек! Но что.. ?
Фентон боялся говорить ей правду, но у него не было выбора.
— Лидия, кто-то пытается постепенно отравить тебя мышьяком.
Глава 4. Мег в алом и кинжал
Он был прав, что боялся сказать ей об этом. Само слово «яд» внушало Лидии, впрочем, как и многим другим, непреодолимый ужас. От него веяло колдовством и чародейством, оно появлялось из ничего, словно ветер, воющий в трубе, и от него нельзя было спастись.
Фентону понадобилось немало времени, чтобы успокоить ее.
