— Сударь, — закричал король коммивояжеров, испепеляя его взглядом, — вы шут и невежа, и если вы не хотите, чтобы я почитал вас ниже последнего тюремщика, а для меня эти люди хуже каторжников, то вы дадите мне удовлетворение, ибо вы оскорбили меня, сведя с заведомо сумасшедшим человеком. Слышите ли вы, что я вам говорю, господин красильщик Вернье!
Такова была обвинительная речь Годиссара, которую он подготовил, как трагик подготовляет свой выход на сцену
— Как! — возразил Вернье, возбужденный присутствием соседей. — Вы воображаете, что мы не вправе подшутить над хлыщом, который приезжает к нам в Вувре, задирает нос и выманивает у нас наши денежки под тем предлогом, что мы якобы великие люди, художники, рифмоплеты, и тем самым он приобщает нас к людям, не имеющим ни гроша за душой, к темным личностям, к тем, у кого ни кола, ни двора. А чем мы это заслужили? Мы — почтенные отцы семейств. Является какой-то проходимец и предлагает подписаться на «Земной шар», на газету, первая заповедь которой, видите ли, не наследовать отцу с матерью. Ей-богу же, дядюшка Маргаритис говорит куда разумнее. Впрочем, на что вы, сударь, жалуетесь. Вы ведь прекрасно договорились. Присутствующие могут подтвердить, что ни с одним другим жителем нашего округа вы не договорились бы лучше.
— Может быть, все это и прекрасно, но я, сударь, почитаю себя оскорбленным, и вы дадите мне удовлетворение.
— Если вам так угодно, сударь, то я тоже готов считать вас оскорбленным, но драться с вами не буду, потому что не вижу во всем этом деле достаточного основания для поединка. Ну и шутник же вы!
Услышав эти слова, Годиссар кинулся на красильщика, намереваясь дать ему пощечину, но бдительные вуврейцы бросились между ними, и Годиссар только замахнулся и сдернул с красильщика парик, который сел на голову девицы Клары Вернье.
— Если вы не удовлетворены, сударь, то можете найти меня в гостинице «Золотое солнце», где я пробуду до завтрашнего утра, и я готов объяснить вам, что значит удовлетворение за обиду. Я, сударь, дрался в Июле.
— Ну и прекрасно, а теперь вы будете драться в Вувре, и как бы вам не загоститься здесь на более долгий срок, нежели вы предполагали.
Годиссар удалился, размышляя над последними словами, показавшимися ему дурным предзнаменованием. Впервые в жизни вояжер пообедал без удовольствия.
Ссора Годиссара и г-на Вернье взбудоражила весь городок. В этом благословенном уголке никогда и помина не было о дуэлях.
— Господин Митуфле, завтра я дерусь на дуэли с господином Вернье, у меня здесь нет знакомых, не согласитесь ли вы быть моим секундантом? — спросил Годиссар своего хозяина.
— Охотно, — ответил трактирщик.
Не успел Годиссар пообедать, как в гостиницу «Золотое солнце» пришли г-жа Фонтанье и помощник мэра, отвели к сторонке Митуфле и растолковали ему, как неприятно будет для всего округа, если кто-нибудь погибнет у них насильственной смертью; они обрисовали ему ужасное положение несчастной г-жи Вернье и заклинали Митуфле уладить дело так, чтобы спасти честь их городка.
— Я все улажу, — ответил лукавый трактирщик.
Вечером Митуфле принес Годиссару перо, чернила и бумагу.
Что это вы мне принесли? — спросил Годиссар.
— Да вы же завтра деретесь, — ответил Митуфле, — я полагал, что вы пожелаете оставить какое-либо распоряжение или написать письмо; ведь у каждого из нас есть привязанности. О, не беспокойтесь, от этого не умирают. Ведь вы хорошо владеете оружием? Не хотите ли слегка потренироваться? У меня есть две рапиры.
— Что ж, пожалуй.
Митуфле принес рапиры и две маски.
— Итак, начнем.
Хозяин и постоялец встали в позицию.
Митуфле, когда-то обучавший молодых гренадеров владеть шпагой, сделал шестьдесят восемь выпадов, загнав Годиссара и прижав его к стене.
— Черт возьми! Вы здорово деретесь! — воскликнул запыхавшийся Годиссар.
— Господин Вернье дерется еще лучше.
— Черт возьми! В таком случае я буду драться на пистолетах.
— И правильно сделаете. Видите ли, если вы возьмете огромные седельные пистолеты и зарядите их до самого дула, то вы ничем не рискуете: получится отдача, вы промажете и разойдетесь с честью. Хотите, я все это вам устрою? А? Ей-богу же, глупо порядочным людям убивать друг друга из-за ерунды!
— А вы уверены, что мы промажем? По правде говоря, не хотелось бы убивать этого человека, — сказал Годиссар.
— Спите спокойно.
На следующее утро несколько побледневшие противники встретились у моста через реку Сизу. Шутник Вернье чуть не застрелил корову, которая паслась у обочины дороги в десяти шагах от него.
— О, вы выстрелили в воздух! — воскликнул Годиссар.
И противники обнялись.
— Сударь, — сказал вояжер, — ваша шутка была несколько резка, но зато забавна. Мне очень досадно, что я на вас накинулся, но я был вне себя. Я считаю вас человеком порядочным.
— Сударь, — ответил все еще бледный красильщик, — мы найдем вам двадцать подписчиков на «Журнал для детей».
— А если так, то почему бы нам не позавтракать вместе? — предложил Годиссар. — Почему бы людям, которые подрались, не договориться?
— Господин Митуфле, — спросил Годиссар, вернувшись в гостиницу, — нет ли у вас здесь судебного пристава.
— А зачем он вам?
— Я хочу послать вызов в суд дорогому господину Маргаритису, уж ему придется доставить мне две бочки вина из своего подвала.
— Но у него их нет, — воскликнул Вернье.
— В таком случае, сударь, это дело можно уладить, если он мне уплатит двадцать франков неустойки. Я не желаю, чтобы болтали, будто в вашем городке облапошили прославленного Годиссара.
Госпожа Маргаритис, напуганная возможностью судебного процесса, который, несомненно, должен был кончиться в пользу истца, поспешила принести двадцать франков милостивому вояжеру, кстати сказать, навсегда избавившемуся от желания заняться одним из самых веселых, но зато и неподатливых на новые веяния округов Франции.
Возращаясь из поездки по югу Франции, прославленный Годиссар занимал переднее место в дилижансе Лафит — Гайяр, где его попутчиком был молодой человек, которого уже с Ангулема он поучал тайнам жизни, вероятно, приняв его за птенца.
Когда подъезжали к Вувре, молодой человек воскликнул:
— Какой прелестный городок!
— Да, сударь, — ответил Годиссар, — но жители в этой местности невыносимы. Здесь вам пришлось бы драться на дуэли чуть ли не каждый день. Глядите, вот там... — он указал на мост через Сизу, — как раз три месяца назад у меня был поединок — я дрался на пистолетах с одним неистовым красильщиком, но... я его одолел!
Париж, ноябрь 1834 г.
