– Почему? – и вновь голос человека в камзоле прозвучал слишком уж громко.
Неуместно.
– Почему… – протянул Командор, одарив человека взглядом. От взгляда этого и у Ричарда руки цепенели. А человек, вот странность, выдержал. Спокойно так, с интересом даже. – Ричард был младшим сыном. Не самым способным, не самым сильным. Оттого и сослали его подальше от столицы. В ином разе ему бы до конца жизни владеть старым замком на окраине. И да, море там было… он отправился в столицу на свадьбу брата. Как он думал.
…только свадьба эта, должная стать кровавой, такою и стала. Правда, в жертву принесли вовсе не демоницу.
Демон ухмыльнулся с барельефа.
И наверное, почувствовал это не только Ричард, если девушки отступили. Все и разом. Пахнуло тьмой. И Светозарный обернулся, застыл, вперившись взглядом в белоснежную резьбу.
– Мы сражались бок о бок. А еще он сотворил меня, – Лассар поднял руку, и пламя алого камня отразилось в темных пластинах доспеха. – Когда стало понятно, что земной мой путь завершен. Бедный мальчик.
– Некромант, – резко бросил Светозарный.
– Думаешь, у него был выбор? Ты вот решил и стал паладином. Благородным рыцарем. Защитником сирых и убогих, спасителем, одолетелем…
– Почему-то мне кажется, что вы надо мной издеваетесь, – проворчал Светозарный. – Артан.
– Лассар, – Командор склонил голову. – Будь проще. Чувство юмора – вещь полезная. Особенно, когда тебя в вечности заперли. У него не было выбора. И у меня. Точнее мы могли бы умереть с честью, уйти, оставив вас разгребать последствия. Да вы присаживайтесь, прекрасные девы. Давненько уж мне не случалось бывать в обществе, столь великолепном.
Он умел быть любезным, оказывается.
И девы зарделись.
Переглянулись.
Ариция Ладхемская даже сумела удержаться от очередного неуместного вопроса. Хотя видно было, что принцессу снедает любопытство.
– Самые первые годы тьма бушевала. Не было ни дня, ни ночи, лишь бесконечная темная буря за стенами замка. Ярость мира, чье равновесие было нарушено. И здесь, в Замке, что стал единственным нашим убежищем, появилась на свет она. Наше солнце. Глядя на нее, мы вновь вспоминали, что есть жизнь. Что такое эта жизнь. И… ребенку было плохо. Она была такая слабенькая, такая крохотная… – Лассар замолчал. – И мы делились силой, ибо не представляли, что будет с нами, если её не станет. Тьма ведь страшна не та, которая снаружи, за стенами замка. Опасна та, что живет внутри у каждого.
– Это… совсем не то, что пишут в хрониках, – на щеках Артана полыхали красные пятна. Но держался он спокойно, со сдержанным достоинством.
– Можно подумать, в них когда-то что-то толковое писали, – отмахнулся Лассар и стул отодвинул. – Присаживайтесь, солнцеликие. Удостойте меня великой чести разделить с вами трапезу.
Первой на место вернулась Мудрослава Виросская, рядом плюхнулась её родственница, которая приобрела несвойственно задумчивый вид. И молчание её пугало, намекая, что в голове этой бродят какие-то совсем уж загадочные мысли.
И во что они выродятся?
– И не знаю, виной ли тому стала сила наша, которой было слишком много, или Замок, или сам мир, чьи границы истончились. Но она выросла совершенно особой. Никто и никогда прежде не обладал даром столь ярким. Ей были подвластны силы и земли, и вод, и неба.
– Тогда почему она их не использовала?!
Летиция Ладхемская поглядела на Светозарного с упреком, но тот, кажется, не заметил.
– Если она была столь сильна, то почему… почему она не изгнала тьму? Почему не освободила земли? Почему… – Артан не спешил садиться.
– Сильна, но не всесильна. Она сделала главное: закрепила печати, что удерживают того, кого вы называете Младшим богом. Она разорвала связь его с нижним миром. И заперла город, отравленный тьмой. Она дала шанс нам всем.
Теперь этот голос гремел, заполняя зал.
– Но она же и сказала, что в час, когда кровь Архаг почти иссякнет, мир встанет на краю нового испытания.
Под ложечкой засосало. Так… выразительно. С намеком.
И еще взгляд этот, в котором теперь мерещится откровенная насмешка.
– Она сказала, что шанс будет… что она сделает все, дабы он был.
Принцессы переглядывались. Неуверенно. С удивлением. С растерянностью. С нежеланием… верить? Да и как вовсе поверить в такое-то?
– Нет, – помотала головой Летиция Ладхемская. – Вы же не хотите сказать, что вот мы… мы все тут…
– Родичи? – Брунгильда нахмурилась.
– Она ушла. Последняя, кого Замок отпустил. И само это место. Она не хотела уходить. И сказала напоследок, что однажды я еще увижу тех, в ком есть её кровь, – Лассар откинулся на спинку стула и тот затрещал, намекая, что не создан для этаких упражнений. – И права оказалась.
– То есть… все-таки… мы тут… все… – Ариция Ладхемская запиналась на каждом слове. – В самом деле родственники?
– Дальние, – поспешила успокоить её Мудрослава Виросская. – Очень и очень дальние.
– Все равно охренеть, – выдала рябая девица.
И в кои-то веки все с нею согласились.
Цветок старуха держала в руках. Она сидела, скрестивши ноги, разложив вокруг птичьи кости, камушки и прядку волос, заплетенную в косицу. Сидела и баюкала цветок.
– Отдай, – сказала Теттенике, вдруг поняв, что здесь она старухи не боится.
Совершенно.
Старуха подняла глаза и протянула руку, чтобы ущипнуть Теттенике. А та взяла и ударила по этой руке. Впервые. И запоздало обожгло страхом, что вот сейчас последует наказание. А потом пришло понимание: некому наказывать.
– Тварь! – зарычала старуха, вскидываясь на ноги. И зазвенели бубенцы в седых космах её. Заговорили, запричитали на разные голоса.
Глаза её сделались страшны.
И сама-то она…
Ахху, благословенные, они никого не пугают. Напротив, люди сами к ним тянутся, силу чуя, пытаясь коснуться её хоть бы краешком. А тут… тут изрезанное морщинами лицо вдруг стало уродливым до крайности. Пахнуло гнилью и больной плотью.
И пальцы вцепились в плечо. Сдавили больно.
А те, кто должен бы защитить Теттенике, кто послан был беречь и хранить её, просто отвернулись. Всегда ведь отворачивались. Она же думала, что так и должно.
Что дело не в них.
В ней.
Что это она, Теттенике, и вправду вела себя плохо и заслужила щипок. Или затрещину. Тычок, от которого останется темное пятно синяка. Она шумела. Или веселилась, когда нужно быть тихой. Она криворука и неумела, некрасива, недостойна зваться…
Она долго училась вести себя правильно. А только все никак не выходило.
