Ни о чем не тревожься, и станешь великим – никто никогда не говорил ничего подобного.
Микаэла Шиффрин, американская горнолыжница, олимпийская чемпионка
Ледник Фокса – ледяная река, питаемая дождями и снегом, которые приносят в горы ветры, дующие с «ревущих сороковых»19. Я улыбнулась, размышляя, что мне самой уже хорошо за сорок, и этот возраст некоторые наверняка сочтут мало подходящим для начала занятий альпинизмом. Марк Седон, голубоглазый новозеландец, который стал моим инструктором по альпинизму, придерживался другого мнения.
– Нет, подруга, это твой выбор, – сказал он, пристегивая кошки к подошвам ботинок. – Никто себя по-настоящему не знает, пока не доживет до середины жизни.
Мне нравилась его непринужденная манера высказываться, его новозеландский акцент, но больше всего я ценила то, сколько он знал о леднике и как охотно делился своим опытом, обучая меня и не заставляя при этом чувствовать себя глупой. Марк был проводником, состоящим в IFMGA (Международной федерации ассоциаций горных проводников), а это означало, что он имеет сертификаты для работы проводником во всех трех дисциплинах: скалолазание, высокогорный альпинизм и лыжный спорт. В обстановке корпоративного обучения или визита IT-специалиста, если кто-то ощущает необходимость подчеркнуть свой опыт с помощью тайного жаргона или рекламирует свое ноу-хау в контексте чужого не-ноу-хау, временами чувствуешь неуверенность, которая затрудняет веру в реальные навыки человека. Но с Майком такого не было.
Мой первый день на леднике мы с Марком начали с нуля: надели кошки, обвязки, пристегнулись к веревке, и началось наше путешествие по леднику. Вновь и вновь Марк заставлял меня подниматься и спускаться по одной и той же стене голубоватого льда. Стоило только ему увидеть, что я отвлеклась или пытаюсь схалтурить, или вообще подметить какую-нибудь ошибку, как он тут же окликал меня, указывал на промах и заставлял делать все заново. В конце дня он приготовил очень приличный походный ужин: у проводников это всегда отлично получается. Марк рассказывал мне о своей жене и занятиях альпинизмом, а я ему – о Джонатане, о своей прежней работе и стремлении побывать на Эвересте. Он сам был альпинистом и готов был, скорее, удивиться не моему желанию отправиться на туда, а тому, что кто-то считает это неинтересным. Я побрела в нашу хижину, чтобы заснуть спокойным сном человека, который физически истощен, но доволен проделанной за день работой. Я впервые ночевала в одном помещении с малознакомым человеком, но быстро усвоила этикет: надо аккуратно складывать свое снаряжение, стараться соблюдать те же правила приличия, что и твой сосед, и не обращать внимания на любые звуки, которые может издавать тело, поскольку это свидетельствует о том, что организм перестраивается и акклиматизируется. Еще до восхода солнца меня разбудил визг большущих оливково-зеленых попугаев, они кружили вокруг хижины, выискивая отбросы и производя впечатляющий шум.
– Это кеа, – пояснил Марк. – Они очень любопытные, но, если увидят тебя с чем-то съестным в руках, берегись. Они настроены решительно.
– Значит, мы с ними похожи, – ответила я.
– Давай, шевелись. Сегодня мы проложим новую тропу вверх по кулуару.
Мы пошли вверх, на широкий бело-голубой язык ледника. Водопады наполняли глубокие промоины холодной, чистой водой, смутно отдававшей железом и свежим снегом, напоминая мне о заснеженных берегах озера Сент-Клер в штате Мичиган, где я выросла.
Каждая зима моего детства была сплошной серой пеленой мокрого снега, града и снежных бурь, которые я особенно любила, потому что в такие дни отец брал меня с собой на подледную рыбалку. Он тащил свое самодельное укрытие от снега на санях, и я, не задумываясь, следовала за ним по замерзшему озеру к аэросаням. Они с ревом оживали, приводимые в движение маленьким самолетным мотором. Когда мы находили подходящее место, я ждала на морозе и ветру, пока отец бурил бело-голубой лед, и проходила, казалось, целая вечность, пока не появлялся идеальный квадрат. Потом он ставил укрытие над прорубью, и мы усаживались на перевернутые ведра. Время от времени я замечала под поверхностью серебристую вспышку щуки или судака, и у меня перехватывало дыхание, но не успевала я взвизгнуть или сказать хоть слово, как отец поднимал руку: «Ш-ш-ш».
С точностью гремучей змеи он ударял острогой в воду и вытаскивал раненого судака. Я держала большое ведро, пока он освобождал окровавленную острогу и снова устраивался рядом с прорубью. Иногда я вставала и бродила по замерзшему озеру, подбирала дохлых угрей и находила другие интересности, которые можно было бы принести в школу, чтобы показать друзьям, но по большей части мы часами сидели в тишине и пустоте, только отец и я, уставившись в прорубь. Я помню, каким толстым бывал лед. Обогреватель, который поддерживал тепло в укрытии, ни на йоту не растапливал поверхность замерзшей воды. Лед всегда удерживал нас. Он отделял нас от темной воды, в толще которой мне представлялись кораблекрушения, утонувшие моряки и затопленные машины старых гангстеров.
– Пятки вниз, – напомнил мне Марк. – Доверяй своим ногам.
Воткнув ледоруб в нависающий над головой лед и загоняя поглубже кошки, чтобы опора вышла понадежнее, я ощущала себя вполне комфортно. Прижимаясь всем телом к поверхности ледника, я ощущала металлический запах ледоруба, к которому была пристегнута веревка.
Марк был методичен и хорошо разбирался в технике. Выше всего он ставил безопасность и не боялся дать мне почувствовать опасность, чтобы получить нужные ощущения, не подвергая меня при этом в действительности никакой реальной угрозе. На него было довольно приятно смотреть, что не отвлекало от задачи, но и не делало опыт менее приятным. Альпинисты в целом обладают некой обветренной красотой, благодаря чему, если уж выражаться цветисто, они прямо-таки светятся изнутри. От них исходит ровное, здоровое сияние жизнерадостной энергии и жилистой силы. Ладно, чего уж там, давайте посмотрим правде в глаза, – в альпинистском свитере классно выглядят все. Стоит 10 часов лезть и карабкаться по леднику, подтягиваясь на 13 см за раз, и ты будешь потным, изможденным и истощенным, с потрескавшимися губами и воспаленными, покрытыми коркой ноздрями. С точки зрения износа, одна неделя на льду равняется 10 месяцам в экскурсионном автобусе под музыку Криса Кристофферсона, но к концу этого дня я вполне втянулась в ритм движений и была готова принять следующий вызов.
– Где я смогу использовать эти новые навыки? – поинтересовалась я.
– В Азии полно вариантов, – ответил Марк. – Первая сотня высочайших гор мира. Отсюда и до самого Эвереста двигаться можно бесконечно.
Я пришла к такому же выводу, ведь не зря же я полгода сидела над картами и прочесывала Интернет, но мысли
