приветливой. Мы всё ещё находились в точке наибольшей нестабильности мироздания; впервые мы вспомнили об этом, когда посреди ночи сгустился серый туман, из которого стали раздаваться ужасающие крики. Матросы до самого рассвета несли караул с ружьями наперевес, а потом, сонные, снова потащили лодки.
И мы тащили. Когда в небе сияло солнце, когда на нём загорались звёзды, с полным желудком, с пустым желудком, весёлые, печальные, растерянные, уверенные, рассудительные, безумные и предельно одинокие здесь, в самом сердце и в то же время за пределами известного мира; мы неумолимо продвигались вперёд, и мы…
Пришли.
10. море
Пришли.
Это случилось внезапно. И скучно. Каждую ночь я проверял наше местоположение с помощью секстанта, после чего отмечал его на карте. Мои метки представляли собой вереницу чёрных крестиков, которые неумолимо подбирались к красному кружочку — сердцу.
Я всегда был терпеливым человеком, и в то же время невольно считал каждый метр, который приближал нас к нашей цели; когда же мы прибыли на место, там ничего не было. Сплошная пустыня.
Самое неприятное было в том, что, если бы здесь действительно что-то было, мы определённо заметили бы это на приличном расстоянии, учитывая совершенную плоскость окружающего ландшафта.
Мы ничего не нашли даже когда сократили примерный радиус искомой точки до нескольких сотен метров.
Неужели наша экспедиция провалились?
Неужели все теории были ошибочными, и легенда про таинственную дверь представляла собой не более чем забавную (теперь уже не очень) байку?
Я покосился на своих матросов. Пустые глаза на их бледных и обветренных лицах смотрели прямо на меня.
Я помялся, задумался и наконец…
— Будем копать, — сказал Натаниэль.
Я посмотрел на его грузную фигуру.
— Будем копать, — повторил Натаниэль Тибериус Фердинанд, вышел вперёд, сбросил песок, который лежал у него на плечах, и топнул. — Тут.
Все молчали.
— Франц, тебе ведь приходилось рыть колодцы, так? — спросил Натаниэль.
— Да, капитан… — ответил сутулый молодой человек.
— Ум, — повторила его копия.
— Хорошо. Будете руководить работой. Чего стоим? Доставайте лопаты, поднимайте палатки — за работу, живо! — махнул Натаниэль, и сразу несколько человек вздрогнули и стали приниматься за работу.
— Согласны с моим решением, капитан? — спросил меня Натаниэль.
— … Согласен. За работу, — сказал я и невольно хмыкнул.
Мне вдруг вспомнился образ, который предстал передо мной, когда я впервые читал журнал Натаниэля; тогда последний был простым мальчишкой, которого едва не вздёрнула его собственная команда. Я бы хотел сказать, что с тех пор он совершенно изменился, но… нет. И не потому, что передо мной была его копия, хотя мой, настоящий Натаниэля, судя по тому, как трепетало его сердце, намеревался сказать то же самое; Натаниэль не изменился. Просто избавился от всего дурного и оставил только хорошее, что было в его характере.
И это сделало его прекрасным капитаном.
После этого мы стали копать. В том числе я. В том числе другой Натаниэль. Мы работали не покладая рук, пока на небе не стали пробиваться звёзды, после чего передали лопаты сменным рабочим и задремали только для того, чтобы с первыми лучами солнца снова взяться за работу.
Это был долгий, кропотливый, чрезвычайно утомительный процесс; песок был твёрдым, но рыхлым; нам приходилось выгребать целые горы, чтобы не бояться, что он обрушиться на наши спины. Мы были осторожны, методичны и отчаянны.
И мы… победили.
Моя смена уже закончилась, и я лежал на покрывале, давая телу Натаниэля заслуженный отдых, когда услышал радостный крик. Я немедленно поднялся и направился в сторону котлована.
Последний освещали многочисленные фонари, и вокруг стоял уже привычный для меня запах китового жира.
Один из рабочих обеими руками держался за лопату и с выражением безумной радости на лице смотрел на землю.
— Что случилось? — спросил его другой.
Мужчина покрутил головой, посмотрел на взволнованные лица, которые стремительно собирались вокруг него, открыл рот, сглотнул и показал на землю.
После этого раздался новый крик, а затем другой, третий… Я тоже присмотрелся и почувствовал, как меня пронзает радостный трепет.
Мужчина показывал на клочок земли… но не простой, а «мокрый».
Вскоре крики привлекли внимание спящих. Последние стали просыпаться, после чего я и глазом не успел моргнуть, как все мы с бешенством стали зарываться в мокрую почву.
Этот порыв, однако, был скороспешным; с первыми лучами солнца почти все мы валялись совершенно уставшие, — сам я сидел на краю котлована и пил чай, который приготовил Дэвид, — в то время как работы оставалось ещё довольно много, но это был прогресс, ощутимый прогресс, и это было самое важное.
После этого мы стали трудиться ещё быстрее. И осторожнее — никто не хотел провалиться под воду. Земля у нас под ногами становилась всё более мокрой, в ней пробивались ручейки, и наконец мы смогли пробиться к морю — пробить огромную лунку в непроницаемые чёрные воды.
Сперва мы стали спускать туда фонари, однако занятие это оказалось бессмысленным. Мрак простирался в безграничные глубины. Тем не менее, судя по тому, как раскачивались наши верёвки, там, снизу, пробегал сильный поток.
Быть может, тот самый, который мы искали.
Был только один способ в этом убедиться.
Наша экспедиция была опасной, но вовсе не безумной. Мы заранее придумали, что будем делать, если найдём проклятую дверь.
Дайвинг в пределах этого мира находился в зачаточном состоянии. Здесь существовали громоздкие костюмы, наподобие тех, в которых расхаживала команда капитана Немо, но ещё не было кислородных баллонов, которые позволяли бы длительное время находиться под водой. Благо, для этой цели у меня имелся особенный коробок, в котором с некоторой периодичностью появлялись чайные листья, позволяющие достаточно долго задерживать дыхание.
Наблюдая за тем, как матросы собирают бронзовый костюм, я стал думать, кто именно отправится в первую в своём роде глубоководную экспедицию?
Сперва я не хотел отправлять туда Натаниэля. Его жизнь была необычайно важной для нашего путешествия. Тем не менее, по рассеянному стремлению, которое трепетало у меня в груди, и тому, как другой Натаниэль поглядывал на свой пистолет, я понял, что именно он желает стать первым в истории аквалангистом.
Наконец я смог убедить свою копию, что в хрониках нашей экспедиции в любом случае будет стоять его имя, и только так выиграл себе правой первой (возможно неудачной) попытки.
Матросы нарядили меня в костюм, хорошенько обмазали маслом, привязали верёвку и спустили под воду.
11. в
