была еще гораздо более дифференцированной1. Из характеристики Троцкого, согласно которой «формалисты» сосредотачивают свое внимание на «исчислимых элементах» - сегодня мы сказали бы «плане выражения» -литературных текстов (таких, как ритм, параллелизм, формы организации стиха и т. д.), следует вывод, что он не понимал «формалистический» метод ни исключительно как способ исследования, ни строго методологически в духе определения целей, методов и исходных положений: как бы то ни было, в качестве объекта исследования называются по крайней мере «формальные элементы», анализируемые с помощью «методов исчисления».
Другие, как, например, П.Н. Медведев[4] [5], хотя и критиковали слишком узкое понимание материала формалистами, обусловленную психологией восприятия зависимость познания от литературного метода и характер возможного в результате этого эффекта остранения у воспринимающего субъекта, однако не подвергали при этом сомнению методологическую основу как таковую. И это показывает, что уже критики - современники формализма рассматривали его не исключительно в аспекте определенного, узко понятого механистического аналитического инструмента, а разбирали его - по крайней мере что касается исходных принципов - скорее методологически (хотя и не в соответствии с основной интенцией формализма).
Сами формалисты связывали с «формальным» подходом или «формальной школой» - в этом они являются ясной противоположностью своим односторонним критикам - в равной степени как совершенно определенный предмет исследования, так и совершенно определенную цель исследования. Так, Б.М. Эйхенбаум указывал в качестве задач
a) «построение литературной науки»[6] [7], которое носило бы «наукообразный характер», чтобы избавиться от часто порицаемой пустой болтовни «по поводу» текстов;
b) ограничение предмета исследования, причем не через особые методы анализа, а заданием фундаментального «принципа»[8], отделяющего этот предмет от других предметов. Более детально предмет затем определяется как «специфический ряд явлений»[9]. «Формальная школа изучает литературу как ряд специфических явлений и строит историю литературы как специфическую конкретную эволюцию литературных форм и традиций»[10]. Поэтому усилия формалистов направлены «[...] не на описание отдельных произведений [...], а на построение теории и истории литературы как самостоятельной науки»[11]. Со всей ясностью подчеркивается, что речь идет о «научной системе вместо хаотического нагромождения фактов и личных мнений»[12], независимо от того, что из этого подхода и прежде всего из самих эмпирических работ могут быть выведены определенные методы анализа.
С сегодняшней точки зрения понятие «формальный» может быть истолковано помимо того, хотя и не исключительно, как относящееся к определенной ступени процедуры анализа, правда, теперь уже исходя не только из позиций русского формализма, а из позиций современной лингвистики. «Формальным» в таком случае оказывается - с учетом разделения плана выражения и плана содержания - анализ функциональных связей (т. е. формы организации) плана выражения (например, какого-либо текста либо его аспектов/элементов), причем вопрос о том, ограничится ли исследователь только этой ступенью или же включит в работу семантические и/или прагматические аспекты проблемы, используя соответствующие методы анализа и интерпретации полученных результатов, остается открытым.
В дальнейшем мы будем пользоваться этим понятием не в указанном смысле, а в соответствии с концепцией русского формализма.
Проблемы, сходные с теми, что возникают при фиксации понятия «формализм» и «формальный», наблюдаются и при работе с понятиями «структурализм» и «семиотика» Московской и Тартуской школ (см. ниже).
Формализм, структурализм и семиотика - равно как и формальный, структурный и семиотический анализ - не исключают друг друга как противоположности, а дополняют друг друга[13]. Это верно и несмотря на тот факт, что каждое из трех указанных направлений соотносится со своей, более или менее широкой областью материала и сосредоточивает свой интерес на отчасти различной постановке проблем. Тем не менее всех их объединяет то, что они стремятся определить соответствующий предмет исследования более систематично и с помощью более точных методов, чем их предшественники, а также то, что их представители постоянно подчеркивают, что было бы неверно говорить о формальной, структурной или семиотической теории или методе. Вместо этого обращается внимание на то, что в основе их деятельности лежит формальный, структурный или семиотический принцип (или подход), позволяющий построить теорию текста, литературы, коммуникации или семиотическую теорию как более или менее строгую науку в духе «формализма», «структурализма» или «семиотики», причем делая это в первую очередь для того, чтобы - как уже указывалось при обсуждении «формального подхода» - избавиться от безосновательных рассуждений («следующих впечатлениям»). При этом более или менее сознается, что речь идет в каждом случае не только о своем «принципе», создающем определенные научные предметы, но и что подход сам по себе уже предполагает определенные методологические следствия, т. е. в основе его лежат определенные эвристически необходимые исходные предположения о характере исследовательской работы, а также о возможной структуре предмета исследования. Если отвлечься от обозначившегося здесь системного характера научных концепций, похоже, что развитие формализма, структурализма и семиотики характеризует также определенная внутренняя детерминированность, которая к тому же принципиально отличает эти концепции от других как концепции динамические. Так, например, можно заметить, что прирост знаний в ходе развития формализма, структурализма и семиотики был связан с последовательным изменением области исследования каждого из направлений, их понятийных систем, а также со спецификацией и уточнением целеполаганий, существенным образом определяющих эти направления. Отсюда возникло не только сложным образом переплетенное взаимное влияние исходных предположений, исследовательских методов и целей в рамках одного направления, но вследствие этой самой динамики оказалось возможным, что все направления - несмотря на взаимную критику и даже неприятие - опирались на достижения друг друга или же одно из направлений конструктивно развивало научную основополагающую интенцию других направлений; при этом трансформация, переформулирование или новая интерпретация результатов исследования, методов и целей играли немаловажную роль; все это в перспективе становящейся все более глобальной и общей теоретической деятельности в конце концов вело к качественному улучшению наших знаний о строении текстов.
Формализм11
Формалистский подход к выработке научного взгляда на литературу в своей ранней стадии, в которой он выступал в форме отрицания всего предшествовавшего литературоведения и в форме проектов новой науки, был столь же радикален, как и манифесты [14] русских футуристов, чьи программы и литературная практика первоначально также оказали на него существенное влияние. Однако не менее важную роль в развитии формалистической теории литературы и в попытках внести ясность в соотношение поэтического и обиходного языка[15] сыграли и новейшие тенденции российского и западноевропейского языкознания того времени (И.А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. де Соссюр). Наиболее существенный момент этого подхода заключался - как уже было в самых общих чертах намечено - в последовательной сегментации,
