Пять минут спустя Харлоу уже входил в кафе, он выбрал свободный столик и сел так, чтобы видеть дверь и улицу перед ним. Подошла молодая официантка, сразу восторженно распахнула глаза и обаятельно улыбнулась. Молодежь узнавала пятикратного чемпиона Европы, где бы он ни появлялся.
— Тоник и воду, пожалуйста, — улыбнулся в ответ Харлоу.
— Прошу прощения, сэр. — Глаза ее еще больше раскрылись.
— Тоник и воду.
Официантка, мнение которой о чемпионе мира среди гонщиков, само собой, сразу же изменилось, принесла напиток. Харлоу так и сидел с ним, изредка поднимая глаза на входную дверь. Он нахмурился, когда она открылась и Мэри с выражением явной тревоги вошла в кафе. Она заметила Харлоу сразу, хромая, прошла через зал и присела к столику.
— Хэлло, Джонни, — сказала она неуверенным голосом.
— Я рассчитывал увидеть кое-кого другого.
— Ты... что?
— Ждал кое-кого другого.
— Я не понимаю. Кого?..
— Не имеет значения. — Тон Харлоу был резок, как и его слова. — Кто поручил тебе шпионить за мной?
Харлоу терял остатки выдержки.
— Ты ведь уже должна знать, что означает слово «шпион».
— Ох, Джонни! — В больших карих глазах Мэри отразилось чувство обиды, и в ее голосе тоже. — Ты же знаешь: я никогда не буду шпионить за тобой.
— Тогда как ты оказалась здесь? — Харлоу несколько смягчился.
— Тебе неприятно видеть меня?
— Я не об этом. Чего тебе понадобилось в этом кафе?
— Я просто шла мимо и...
— ...и ты увидела меня и вошла. — Он внезапно отодвинул стул и встал. — Кто здесь еще?
Харлоу направился прямо к двери, открыв ее, вышел наружу и несколько секунд глядел на дорогу, по которой пришел. Потом повернулся и посмотрел вдоль улицы. Однако заинтересовало его совсем другое направление — парадное через улицу, где он заметил фигуру, скрывающуюся в глубине подъезда. Сделав вид, что ничего не увидел, Харлоу вернулся в кафе, закрыл дверь и занял свое место.
— У тебя глаза как рентгеновские лучи, — сказал он. — Всюду матовые стекла, но ты видишь меня даже сквозь них.
— Ладно, Джонни. -Девушка выглядела очень усталой. -Я шла за тобой. Я беспокоюсь. Я очень беспокоюсь.
— С кем не бывает. Посмотрела бы ты на меня во время гонки. — Он помолчал. А потом вдруг спросил без всякой связи с предыдущим разговором: — Рори был в гостинице, когда ты уходила?
— Да. Я видела его. — Она озадаченно нахмурилась, взглянув на Джонни.
— Он видел тебя?
— Что за странный вопрос!
— Я вообще странный человек. Спроси любого гонщика на треке. Так он видел тебя?
— Конечно. Почему... почему ты так настойчиво спрашиваешь про Рори?
— Я просто беспокоюсь: не хотелось бы, чтобы парнишка таскался ночью по улице и подхватил простуду. К тому же его вполне могут и ограбить. — Харлоу, задумавшись, умолк. — А впрочем, ерунда! Пришло на ум.
— Остановись, Джонни! Остановись! Я знаю, да, знаю, что он с ненавистью смотрит на тебя с тех пор... с тех пор...
— С тех пор, как я покалечил тебя.
— Ох, Боже мой! — По ее лицу было видно, как сильно она взволнована. — Он мой брат, Джонни, но ведь он не я. Что я могу сделать... Ты и сам понимаешь, чем вызвано его недоброжелательство, ведь ты же самый добрый человек в мире, Джонни Харлоу...
— Добротой ни за что не расплатишься, Мэри.
— И все же это так. Я знаю, ты таков. Можешь ты его простить? Можешь так поступить с ним? В тебе так много доброты, больше, чем нужно. Он еще совсем мальчик. А ты мужчина. Разве он может навредить тебе?
— Ты бы видела, как опасен мог быть девятилетний мальчишка во Вьетнаме, когда в его руках оказывалось оружие.
Мэри попыталась подняться со стула. В голосе ее были слезы, слезы блестели и в глазах.
— Пожалуйста, прости меня, — сказала она. — Я не собираюсь тебе мешать. Доброй ночи, Джонни.
Он нежно взял ее руку в свою, и она так и замерла с застывшим в отчаянии лицом.
— Не уходи, — попросил он. — Я просто хотел убедиться.
— В чем?
— Странно, но это уже не важно. Забудем о Рори. Поговорим о тебе. — Он подозвал официантку. — Повторите то же, пожалуйста.
Мэри посмотрела на его наполненный стакан.
— Что это? Джин? Водка? — спросила она.
— Тоник с водой.
— Ох, Джонни!
— Что это ты заладила: «Ох, Джонни, Джонни». — Невозможно было понять по его голосу, было это сказано с раздражением или нет. — Ладно. Ты просишь не беспокоиться, а сама все делаешь, чтобы вывести меня из себя. Хочешь, я угадаю причину твоего беспокойства, Мэри? У тебя есть пять поводов волноваться: Рори, ты сама, твой отец, твоя мать и я. — Она хотела возразить, но он остановил ее жестом. — Можешь забыть о Рори и его ненависти. Через месяц ему все это покажется дурным сном. Теперь о тебе... Только не вздумай отрицать, что тебя не беспокоят наши взаимоотношения: со временем и в них все встанет на свои места. Затем о твоих отце и матери и, конечно, здесь опять речь идет обо мне. Как, все правильно?
— Ты со мной давно так не говорил.
— Ну так что, я прав?
Вместо ответа она молча кивнула.
— Твой отец. Я знаю, он выглядит не очень хорошо, даже похудел. Предполагаю, что это от беспокойства о твоей матери и обо мне, именно в таком порядке.
— Моя мама? — прошептала она. — Откуда ты знаешь об этом? Никто не знает об этом, кроме эксперта Дадди и нас с отцом.
— Предполагаю, что Алексис Даннет тоже знает об этом, ведь он верный друг, но я сомневаюсь, что он слишком уж верен. Мне рассказал об этом твой отец всего два месяца назад. Он доверял мне в те дни, тогда мы были еще дружны.
— Пожалуйста, Джонни...
— Это уже немного лучше, чем «Ох, Джонни». Он доверяет мне и сейчас, несмотря на все происшедшее. Только, пожалуйста, ни слова ему о нашем разговоре. Я ведь обещал ему никому ничего не рассказывать. Обещаешь?
— Обещаю.
— Твой отец не очень-то общителен последние два месяца. Причина ясна. В моем положении я не могу задавать ему вопросы. А тебе задам. Что вы знаете о ней с тех пор, как она уехала домой в Марсель три месяца назад?
— Ничего. Ничегошеньки, — проговорила Мэри, положив свою руку на его. — А ведь раньше она звонила по телефону ежедневно, писала каждую неделю...
— И твой отец уже все испробовал?
— Папа миллионер. Неужели ты думаешь, что он не использовал все возможности?
— Я тоже так думаю. Что я могу для вас сделать?
