вздрогнула, когда он мягко поцеловал меня в шею. Я начала привыкать к его ласкам? Мне захотелось отхлестать себя по щекам.
С ожесточением сбросив с себя тяжелую ладонь, я посмотрела в спину Роберта Алексеевича. Сможет ли он спасти меня? И Антона с сестрой? Я понимала, что возлагаю на пожилого человека слишком большие надежды. Но я чувствовала, что этот мужчина с благородной внешностью имеет какую-то власть над Климом.
Осталось понять какую… Я не могла объяснить почему, но мне казалось, что, ответив на этот вопрос, я смогу ответить и на многие другие.
— Проходите в зал, — Роберт Алексеевич посмотрел мне в глаза.
На секунду мне показалось, что в них промелькнула жалость. Я моргнула, и ощущение тут же пропало.
Господи, нет! Если этот интеллигентный старичок в курсе того, что вытворяет Клим, я навсегда перестану верить в людей! Мне стало страшно. Гораздо страшнее, чем в заброшенном доме с ржавыми решетками на окнах.
Уютная комната с мягким диваном, ворсистым ковром на полу, огромным фикусом в напольном горшке стала казаться мне нарочито домашней. Внимательный взгляд голубых, слегка выцветших глаз отозвался неприятным ознобом по коже.
И только Клим оставался самим собой. Наглый, развязный, с лихорадочным блеском в продолговатых черных глазах, он прошел в зал и плюхнулся на диван. Как же неуместно, почти оскорбительно смотрелись здесь его потертые черные джинсы, небрежно закинутая нога на ногу, усмешка куда-то в потолок.
Роберт Алексеевич с трудом выносил это, но терпел. Как отец терпит непутевого сына — с разочарованием и любовью в глазах.
Может, это его родственник?
— Какой чай предпочитаете, милая? Черный, зеленый? — спросил Роберт Алексеевич.
Так иногда называл меня Клим — милая. Я подняла глаза и слишком резко ответила:
— Зеленый.
Хозяин квартиры не обратил внимания на мою грубость и, задержав долгий взгляд на Климе, направился на кухню. Несмотря на крепкий молодцеватый вид и прямую осанку, в каждом движении мужчины была старческая осторожность. Роберт Алексеевич знал не понаслышке, насколько ненадежно человеческое тело.
Сев на край кресла, я расправила платье и перевела взгляд на Клима. Он задумчиво, с какой-то досадой смотрел на книжные полки. Толстенные потрепанные книги, грамоты и сертификаты в солидных рамках…
Я встала. Мне захотелось уколоть Клима, вывести его из себя. Я демонстративно подошла к шкафу.
— Зачем я здесь? — слишком громко спросила я, рассматривая содержимое полок.
Роберт Алексеевич мог меня слышать.
— Будешь помогать по дому, возможно, придется побыть секретарем и поработать с бумагами.
Голос Клима был тихим и усталым. Мне хотелось обернуться, но я не сделала этого. Отпечаток человеческих чувств на этом резком лице показался бы мне наигранным.
Я продолжала внимательно изучать вещи, принадлежащие хозяину квартиры. По названию книг и по документам в рамках я поняла, что Роберт Алексеевич — весьма уважаемый профессор физико-математических наук. Что же связывает его с Климом?
Я услышала, как парень подошел ко мне вплотную. Я видела отражение большого напряженного тела в стеклянной дверце шкафа. Клим неторопливо, с раздражением к каждому слову, проговорил:
— От твоего хорошего поведения зависят слишком много жизней.
Он говорил это как-то заученно, словно давно разуверился убедить себя.
Я развернулась и впилась в темные глаза. Клим притиснул меня к шкафу, как мог бы сделать влюбленный парень в надежде на торопливый поцелуй. Но черные непроницаемые глаза смотрели мимо меня.
— И твоя жизнь? — с вызовом спросила я, пытаясь разглядеть на гладкой темной поверхности хоть что-то, что позволило бы вывернуть наизнанку душу Клима. Я хотела причинить ему невыносимую боль.
Но тихий ответ ранил меня больше.
— Наша.
Глава 14
Изящные чашечки дымились от горячего чая. Я представила, как обхватываю тонкий фарфор пальцами и с силой сжимаю. Треснет ли он? Или придется швырнуть его в стену, чтобы разбить вдребезги?
Я перевела заторможенный взгляд на Роберта Алексеевича. Он аккуратно расставлял на столе вазочки с печеньем и конфетами.
Всё это напоминало мне кадр из какого-то сюрреалистического арт-хауса. Какие к черту конфеты?! Какого хрена я всё еще сижу здесь? Почему не пытаюсь убежать? Почему не умоляю этого пожилого мужчину с пронзительным взглядом позвонить в полицию?
Только ли потому, что не доверяю ему? Или опасаюсь и за его жизнь тоже? Я окончательно запуталась. Мне так хотелось закрыть глаза и представить, что всё это сон. Бесконечный выматывающий сон.
Веки налились тяжестью, в висках растеклась ноющая боль. Я сцепила пальцы в замок и почувствовала, как что-то похожее на слезы сдавило горло. Я была бы даже рада слезам. Но их не было. Не было с тех самых пор, как Клим впервые увидел меня…
Усилием воли я подняла глаза. Клим смотрел на меня поверх стола. Сосредоточенный. Вдумчивый. Напряженный.
Солнечный свет падал на его смуглое резкое лицо, и я вдруг подумала, что он красив. Красив и безумен. Самое отталкивающее и, в то же время, притягательное сочетание. Я подумала о погибшей девушке. Ей хватило безрассудства полюбить этого мужчину. Может даже, она смогла разглядеть что-то непостижимое за маской жестокости.
Чувствуя, как начинает кружиться голова, я резко опустила глаза. Мне нужна была пощечина, чтобы вернуться в реальность.
— Роберт Алексеевич, откуда вы с Климом знаете друг друга?
Мой вопрос заставил профессора вздрогнуть. Фарфоровая чашка торопливо звякнула о стол. Подняв голову, мужчина бросил тяжелый взгляд на Клима. Тот с улыбкой смотрел на меня. И непонятно было, что стоит за его ухмылкой — предупреждение или одобрение.
— Когда-то Клим был моим лучшим студентом, — ответил, наконец, Роберт Алексеевич. От меня не укрылась горечь в его голосе.
Лучший студент?! Я ошеломленно уставилась на Клима. Я не могла представить, чтобы Клим следовал какому-то порядку и правилам. Он весь состоял из хаоса, тьмы и саморазрушения. Это никак не вязалось с точной, линейно-вычерченной математикой.
— А еще я любил его дочь.
Слова Клима мертвым грузом легли на плечи профессора и заставили его согнуться, съежиться, посереть…
— Ты всегда любил только себя!
Горячность Роберта Алексеевича выдавала его с головой. Для него это была больная тема — его дочь и Клим. Его можно было понять.
— Я любил вашу дочь, — тихо, но твердо повторил Клим. Тоска в его голосе ранила даже меня.
Я впилась глазами в лицо своего мучителя. Никому бы я не пожелала испытать ту боль, что плескалась сейчас в черных потускневших глазах. Даже врагу. Даже Климу.
Роберт
