то так и запишем… И отрывать от него не будем. Расти. Богатей… Обойдемся без тебя!
— Да нет, почему же без меня, Захар Петрович! — заволновался Андрей. — Ведь я же не отказываюсь совсем. Ну, понимаете… Я только сейчас не могу к вам вступить. Пока…
Еще одно слово, и Андрей откровенно рассказал бы Захару и об обиде, нанесенной ему богатеями, и о честолюбивых мечтах своих. Но самолюбие да хмурые Захаровы брови удержали его от признания. Твердо и сдержанно сказал он Захару:
— А пока везите свой инвентарь. Сделаю без всякой очереди и платы никакой не возьму.
— То есть, как это не возьмешь? — недоверчиво переспросил Захар.
— А так, что раз артель ваша бедняцкая, то ни к чему мне ваша плата. Да и не к лицу вроде…
— Ну это ты, брат, брось! Хоть мы и бедняки, а милостыню брать не собираемся! Вот насчет без очереди — это правильно. А что касается платы, едри ее корень…
Рука Захара сама потянулась к затылку.
— Ну, ладно, ладно, Захар Петрович! — засмеялся Андрей, сидя его затруднение и хорошо понимая, что несмотря на гонор председателя, расплатиться его артели все-таки нечем. — Везите, сделаю. Встанете на ноги — тогда и рассчитаемся.
На другой день, надев толстый брезентовый фартук, Андрей принялся наводить порядок в кузнице.
Кузница, хоть и старая, но большая, просторная. Левая от входа половина ее — кузнечная с земляным полом. Там сложен в углу большой горн с новым кожаным мехом. Посредине — наковальня, у окна — верстак с большими столбовыми тисами.
В правой половине кузницы на пол-аршина от земли настлан деревянный пол, в конце у окна стоит грубый деревянный верстак для работ по дереву. Здесь когда-то отец ремонтировал телеги и сани.
Сейчас все это покрыто толстым слоем пыли. На полу валяются щепки, солома, обрывки веревок: следы Степкиного с Федором хозяйничанья.
Степка таскает с озера воду ведро за ведром, щедро расплескивает ее по полу. Андрей с метлой в руках выгребает из углов давнишний мусор и гонит его к распахнутым настежь дверям вон из кузницы.
Когда помещение прибрали, подметенный пол заблестел свежими пятнами мокрой, утоптанной земли, вся кузница стала выглядеть обновленной, помолодевшей.
Андрей бросил в огонь горсть сухих стружек, засыпал сверху пригоршню ноздреватого угля, качнул раз-другой меха, и из горна, вслед за клубом белого с прожелтью дыма, взметнулся веселый белый огонек. Скоро он осел, укрывшись под слоем угля, потом снова вырвался наружу, выставив по сторонам сердитые красные языки пламени. Но вот пламя уменьшилось, растаяло. Горн спокойно, размеренно задышал сквозь черноту разгорающегося в глубине угля.
Брат кивнул Степке, тот подошел, принял от него на ходу ручку меха и мерно, старательно закачал вверх-вниз, вверх-вниз.
Горн гудит все веселее и звонче, а Андрей уже закладывает в его красный зев прутки, полоски железа. Когда пруток нагревается, кузнец ловко выхватывает его клещами, одним движением руки перебрасывает на наковальню и быстро стучит по нему молотом, отбивая в разные стороны яркие снопики звездчатых искр.
Работа началась.
Обычно поломавшийся плуг или борону привозят прямо с поля. Оторванный от пашни хозяин упрашивает кузнеца отремонтировать свое орудие тут же, немедля, предлагая свою помощь в этом деле. Тогда Андрей, лукаво посмеиваясь, дает в руки расстроенному заказчику тяжеленную кувалду, и тот торопливо и неумело бьет не столько по раскаленному железу, сколько по звонкой наковальне, вызывая добродушные шутки Андрея да веселый хохот присутствующих.
Но вот в кузницу, улучив свободную минуту, заходит Федор. Он берет из рук запыхавшегося очередного заказчика тяжеленную кувалду и, легко взмахнув ею, становится перед наковальней.
Молоток Андрея и кувалда Федора дружно, перегоняя один другого, начинают перезваниваться каждый своим особым голосом, будто споря между собой. Один гудит тяжелым, ухающим басом, а другой сварливо верещит тоненьким, дребезжащим тенорком. Так, наскакивая друг на друга, стараясь настоять на своем, спорят они, пока не устанут, не смолкнут. Тогда на смену вступает ровный, успокаивающий голос горна, который не спеша, монотонно уговаривает спорщиков до тех пор, пока между ними снова не вспыхивает торопливая перебранка.
Только Федору нечасто удается вырваться в кузницу. Приезд брата не принес ему никакого облегчения. Все полевые работы по-прежнему лежат на нем, и он от зари до зари пропадает в поле. Вечерами они часто ссорятся с братом, Федор требует, чтобы тот хотя бы в самое горячее время пахоты и посева озимых оставлял работу в кузнице и помогал ему. Но Андрей непреклонен. Горячее время в поле — горячее и в кузнице. В поле столько не заработаешь, сколько в кузнице. Он не хочет упускать заработка.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Наступила зима.
Степка пристрастился к чтению и стал изводить Наталью, чуть ли не каждый день бывавшую у учительницы, беспрестанными просьбами принести какую-нибудь книгу. Наконец терпение у Натальи лопнуло.
— Собирайся! Сам со мной пойдешь, — скороговоркой приказала она брату.
…Робея, Степка поднимался вслед за сестрой на высокое крылечко, долго тер ноги о половик.
В комнате учительницы его прежде всего поразила какая-то особенная чистота. Свежевыбеленные стены и потолок, добела выскобленные половицы, косяки и подоконник единственного окна… Сверкающие белизной кружевные занавески, скатерть, салфетки на комоде…
Он в замешательстве посмотрел на свои ноги, обутые в старые потрепанные опорки, и ему страшно стало переступить порог.
Анна Константиновна сидела у окна за столом, низко склонившись над школьными тетрадями.
— Вот, Анна Константиновна, — смеясь показала Наталья на Степку, — сходи да сходи за книжкой. Надоел.
— Какую же тебе книгу дать, Степа? — подходя к нему, ласково спрашивает учительница.
— Про… про приключения, — еле выговаривает Степка.
— Ах, ну, конечно же, про приключения! — с иронией восклицает Анна Константиновна, но тут же, став серьезной, берет его за руку и подводит к небольшой книжной полке.
— Про приключения книги, может быть, чуточку подождут, а? — ласково заглядывает она Степке в глаза. — А здесь вот, — показывает Анна Константиновна на нижнюю полочку, — лежат книжки как раз для твоего возраста. И очень интересные. Вот, например, эта!
— «В людях», — читает Степка.
— Ну что, не
