на столе в свете лампы лежал большой нож с зубьями по обуху, утолщенной крестовиной-упором и массивным металлическим кольцом в торце рукоятки. Своей тяжестью нож прижимал к столу стопку газетных вырезок. Все они касались одной темы — преступлений маньяка-потрошителя по кличке Мясник. Рядом на столе лежали трубка мобильного телефона и несколько шприц-тюбиков, предназначенных для производства инъекций в полевых и боевых условиях.
Человек взял трубку мобильника и набрал номер. Ему ответил женский голос:
— Редакция еженедельника "Версии и доказательства".
— Мне нужен главный редактор вашей газеты, — человек говорил приставив к микрофону трубки коробочку модулятора голоса. — Я хочу сделать заявление. Кто я такой? Ваши п…здоболы дали мне погоняло "Мясник". Меня почему-то считают маньяком, но я с этим категорически не согласен. Я не маньяк. Просто у меня есть одна серьезная проблема и я собираюсь ей поделиться с вами. По крайней мере кое с кем из вас. И надеюсь, вам это очень не понравится.
— Соединяю вас с главным редактором, — испуганно пропищал голос секретарши.
Человек в черной майке прокашлялся. Судя по всему, он собирался говорить долго.
* * *
5
Осень как всегда резко уступила место зиме. С утра над Москвой клубились рваные тучи. Давно пора было выпасть не только первому, но и второму, и третьему снегу. Холодный ветер гонял по подмерзшему асфальту обрывки газет. Судя по заголовкам, главным содержанием жизни россиян традиционно оставались терроризм, инфляция и грядущие выборы. В тяжелой атмосфере города накапливалось гнетущее, тревожное напряжение.
Его давящее присутствие ощущалось физически и казалось, что оно предвещает беду.
Заведующая медицинским комплексом финансово-промышленной компании "Ипсилон" Галина Зелинская ушла в тот день с работы раньше обычного не предупредив даже свою секретаршу, с которой обычно обращалась не как с подчиненной, а как с подругой.
Домой она пошла пешком. Окружающее сейчас воспринималось ею словно сквозь пелену тумана. Слепоглухонемому безногому пацаненку, который попрошайничал в подземном переходе, она не глядя сунула несколько купюр. Тот только свистнул от удивления, догнал ее и крикнул:
— Ты что, ослепла? Сотенные суешь! Лечиться надо!
Но Галина, не оборачиваясь, словно слепоглухонемой была она сама двинулась дальше. Она не помнила как добралась до дома и не заметила что в течение долгой прогулки ее на приличном расстоянии, незаметно но неотступно сопровождал человек в длинном темном плаще. Она вошла в квартиру и только здесь посмотрела на часы. Скоро должен прийти муж.
Как ему сказать? И, главное, как объяснить ему то, чего она не могла объяснить и себе самой?
Выход подсказала излишняя начитанность. Это был неверный выход подсказанный ложными мудрствованиями. Возможно, если бы она читала не Достоевского и Борхеса, а Евангелие, то поступила бы иначе. Но не нам ее судить.
Следивший за ней человек в это время прогуливался в сквере напротив дома. Все это время он был чем-то озабочен, поглядывал на окна ее квартиры и даже, как будто, собирался перейти улицу и направиться в подъезд, куда вошла Галина. Но его остановил сигнал портативной рации настроенной на жучок в телефонном аппарате Галины.
Галина звонила своей единственной подруге. Может быть, если бы та оказалась дома, все случилось по-иному. Но в трубке раздался лишь голос автоответчика. Галина дождалась сигнала записи и тихо, с перерывами, произнесла:
— Алло, Ира, это я. Прости меня и прощай… Живи долго и счастливо… И держись за своего Крюкова. Я ухожу…
И положила трубку. Потом снова сняла и опустила рядом с аппаратом. Она не хотела, чтобы ей помешал случайный звонок. Она боялась что у нее не хватит решимости.
Она прошла на кухню, торопливо черкнула карандашом несколько прощальных слов на газете, которую муж утром второпях забыл на кухонном столе, затем взяла купленную в магазине опасную бритву и прошла в ванную.
"Это ничего, — уговаривала она себя. — Бог всемилостив, он простит мне, что я явлюсь к нему без приглашения".
Но она не могла заставить себя совершить последний ужасный шаг и сгорбившись сидела на краю ванны в полной прострации.
Человек в темном плаще, следивший за окнами ее квартиры, посмотрел на часы и пробормотал:
— Пора бы уже…
Он перешел улицу и скрылся в подъезде Галины. Спустя десять минут он вышел оттуда, сел в стоявшие у мусорных баков синие жигули-"копейку" с проржавевшими крыльями и уехал. Еще через десять минут он привычно припарковал свою четырехколесную рухлядь на автомобильной стоянке возле "Вагнеровского центра" между шестисотым мерседесом и еще более шикарным астон-мартином. Здесь он вылез из машины и уверенной походкой направился к главному входу в здание.
* * *
Старший опер Управления специальной службы Крюков по мнению столичных наркоторговцев справедливо носил высокое звание "Самого Тухлого Душмана Советского Союза", которое сохранилось за ним и после распада СССР. Кроме этого он продолжал который год носить не слишком высокое звание капитана милиции. И было похоже, что строки Высоцкого о капитане, который никогда не будет майором, касались именно Крюкова. Малейший намек на присвоение ему погон с "лыжней" — двумя просветами и одной звездой — вызывал у крюковского начальства прединсультное состояние. Сам Крюков относился к этой вопиющей несправедливости со спокойствием истинного философа:
"От большой звезды задница тяжелеет".
Этот тяжелый для многих день и у него начался с неприятностей.
Едва он со своей опергруппой отъехал от родной конторы, на его плечо легла тяжелая рука его заместителя, двухметрового стокилограммового паренька по прозвищу Птенчик. Птенчик, полуобернувшись, пристально вгляделся в жутко грязное заднее стекло крюковской волги и проговорил:
— Секи назад, командир. У нас балан на хвосте!
Крюков посмотрел в зеркало заднего вида и убедился, что Птенчик не ошибся. К ним плотно прилипла голубая пятерка с выдвинутой на длину локтя антенной.
— Наружка, — с ходу определил третий сотрудник опергруппы Шурик Папастраки, которого все звали Папа-в-сраке или просто Грека, молодой но не по годам развитый. — Легавым буду — за нас особка взялась. Внутренние органы внутренних органов. Говно, блин, в квадрате. Может оторвемся?
— На хрена? — пожал плечами Крюков. — Они на работе и мы на работе.
Мы же не бордели бомбить едем, а выполняем ответственное задание командования.
— Не, ну это беспредел голимый! Что хотят, то и делают! И чем это мы им так понравились? — принялся гадать Грека. — Может на нас кто-то настучал? А если это плановая внезапная проверка, почему нас, как обычно, не предупредили? Слушай, может это из-за нашего Лешки-стажера?
Кстати, сегодня ровно сорок дней, как его с подругой Мясник завалил.
Помянуть бы надо.
— Ни фига, — покрутил головой Крюков. — В смысле да, помянуть надо но
