время в… тюрьме. Один английский офицер, который впервые увидел меня в Шпандау, страшно напугал мою соседку на приеме, пожилую леди: “Вы вместе сидели в тюрьме?” Мы уже к этому привыкли, и нам кажется в порядке вещей, что рядом с камерным блоком, где сидят главные военные преступники, шикарный бар и столовая, больше похожая на ресторан. В столовой на обедах собирается избранное общество, ведутся светские разговоры — и все это в течение двенадцати лет со дня основания Межсоюзнической тюрьмы.
Вспоминаю, как на одном приеме в тюрьме ко мне подошел наш “товарищ” в штатском и на полном серьезе спросил: “Вот вы переводчик, знаете английский, значит, слушаете их радио. А если они передают что-нибудь против нас?”
– “Я тут же выключаю приемник”, — ответила я серьезно. — “Молодец, правильно”. Комментарии излишни.
Шираху и Шпееру осталось сидеть по восемь лет, они берегут здоровье, очень следят за собой, всегда ходят на прогулки, чтобы больше бывать на свежем воздухе, много читают, занимаются самообразованием. А заключенный № 7 Гесс?
Только смерть избавит его от заключения. В подвале тюрьмы для него и на всякий случай для его “коллег” уже заранее приготовлены гробы.
Положением о тюрьме в случае смерти заключенного забота о его теле возлагалась на четыре державы. Разрешение на проведение частных семейных похорон не гарантировалось. Не выдавалась даже какая-либо информация относительно организации похорон. В специальном документе была детально расписана их процедура. В случае смерти заключенного его тело должно быть тайно кремировано, а пепел рассеян во французском секторе Западного Берлина над озером Тегель.
Позже это положение было немного изменено. “В случае смерти одного из главных военных преступников его тело должно быть захоронено на территории тюрьмы Шпандау. Захоронение будет производиться в соответствии с обычной процедурой той веры, к которой принадлежал умерший заключенный, и в присутствии ближайших родственников, если они того пожелают. В дальнейшем Дирекция тюрьмы предоставит возможность родственникам умершего посещать его могилу в соответствии с порядком, который будет согласован между четырьмя директорами тюрьмы”.
Как-то французский директор в шутку предложил поместить Гесса в спирт или в какой-нибудь “маринад”, чтобы он дольше жил, а следовательно, и существовала бы тюрьма. Ведь все понимают, что в случае смерти Гесса может измениться и судьба других заключенных. Скажем, их переведут в другую немецкую тюрьму и всех директоров Шпандау уволят, а саму тюрьму упразднят. Или поставят вопрос о досрочном освобождении оставшихся преступников. В западной прессе настойчиво писали обо всем этом в 1959 году, так как в их законодательстве предусмотрено, что если преступник отбыл две трети срока наказания, он может быть амнистирован. В этом году о Шпандау и ее обитателях журналисты “забыли”, так как сейчас решается более важный вопрос — судьба Западного Берлина.
Вот характерные выдержки из прессы того времени. Западноберлинская газета “Шпандауэр Фольксблат”: “Амнистия для заключенных тюрьмы Шпандау. Осужденные в Нюрнберге Гесс, Ширах и Шпеер накануне освобождения. …Как стало известно, в ближайшее время — по всей вероятности после Нового года — снова состоятся переговоры между Советами и тремя западными державами об окончательной ликвидации тюрьмы военных преступников. Полагают, что ликвидация тюрьмы будет произведена в течение трех-четырех месяцев будущего года…”
“Ни одна из сторон не заинтересована больше в том, чтобы держать за решеткой оставшихся трех заключенных, осужденных в Нюрнберге, — Рудольфа Гесса, Альберта Шпеера и Бальдура фон Шираха, на содержание которых требуются большие расходы, — заявил в прессе один английский дипломат. — Сейчас очень удобный момент для возобновления секретных переговоров, которые за короткое время могут дать положительные результаты”. Он напомнил, что даже английский королевский прокурор Г. Д. Робертс, один из обвинителей на Нюрнбергском процессе, решительно потребовал помиловать Гесса, Шираха и Шпеера.
“Трое заключенных, осужденных в Нюрнберге, являются самыми дорогими заключенными в мире. Их охрана и обеспечение ежегодно обходятся в 200 тысяч марок”. По мнению английского дипломата, в других странах, например в Польше и Чехословакии, нет серьезных возражений по поводу ликвидации тюрьмы и помилования заключенных…
Лето в разгаре. Жара. Суббота. Мы с Хартманом опять проводили цензуру. В третий раз вернули Гессу его письмо к жене. Потребовали переписать. Старческий маразм или он это делает назло, развлекаясь столь своеобразным манером? По всему видно, что Гесс до сих пор не смирился со своим положением. Ширах тоже переписывал первую страницу своего письма к дочери: начал вспоминать 20-е годы и события, связанные с ними, а по Уставу писать о политике заключенным воспрещается.
Вечером мы были в офицерском клубе на приеме у американцев по случаю 183-й годовщины независимости их страны. Хартман по этому поводу пошутил, что англичане, мол, сами дали им независимость, а американцы думают, что они ее завоевали. Удивительный человек Хартман. Эрудированный, скромный, говорит на четырех языках, хорошо знает всех родственников заключенных. Во время войны был в плену у немцев, освободили его наши. Он часто вспоминает об этом. Уже немолодой, ровесник моей мамы, но отношения у нас сложились, как у настоящих коллег. Я заметила, что большинство английских офицеров очень верующие люди, причем почти фанатики. Он же говорит, что верит только в то, что видит: “…B своих детей, в красоту природы. Я не знаю, есть ли Бог, лучше спросим об этом у тюремного пастора. Он наверняка знает, так как каждую неделю получает у него деньги за работу”. Как и все англичане, Хартман любит свой небольшой садик у дома. Много в нем возится, а еще больше рассказывает о нем. На цензуру всегда опаздывает, просматривает письма заключенных и их родственников бегло. Доверяет во всем мне. Но это вовсе не означает, что он делает поблажки заключенным. В прошлую цензуру я предложила ему вырезать из письма жены Шпеера сообщение о болезни какого-то Петера. Хартман не сразу стал вырезать, а выяснил. Оказалось, что Петер — родственник заключенного, его племянник.
В письме сыну Ширах писал, что такой жары в Берлине не было с 1865 года. Можно поверить. Ширах много читает, и все газеты, выдаваемые заключенным, прочитывает от и до. Очень любит разгадывать кроссворды. Как только получает газету, сразу же садится за кроссворд и с нетерпением ждет следующий. Много знает и этим гордится, что видно из его писем сыновьям.
Заключенные каждый день получают четыре газеты на немецком языке: “Нойес Дойчланд”, “Ди Вельт”, “Дер Тагес Шпигель” и “Франкфуртер Альгемайне Цейтунг”. Кроме того, цензоры каждую субботу выдают им религиозную газету. Заключенным выдают также тетрадки для записей, которые по окончании уничтожают.
Июль — наш очередной месяц несения караульной службы в Шпандау. На заседаниях
