щуря глаза от света.
На меня повеяло напоенным зноем ромашковым полем, в тусклом свете факела удивлённо распахнулись, блеснули серо-зелёные, давно забытые и при этом не забываемые глаза. Искусанные в кровь разбитые губы слабо дёрнулись, прошелестели едва слышно, с трудом произнося короткое имя:
— Тоби…
Усилием воли я сохранил полнейшую невозмутимость, ни единый мускул у меня не дрогнул при виде грязной, измученной тени той, кого я так старательно забывал все эти годы. Вот и встретились, Вероника, я всё-таки тебя нашёл. Сердце в груди зашлось бешеным галопом, на один миг я даже глаза прикрыл, справляясь с обрушившейся на меня бурей эмоций, воспоминаний, восторгов и упрёков. Пять лет — это много или мало? Ещё час назад я был уверен, что это целая вечность, за которую вполне можно возродиться и начать жизнь с чистого листа, избавившись от докучливых воспоминаний. Теперь же мне казалось, что это единый миг, краткое мгновение, за которое даже песчинка в часах вниз упасть не успеет.
— Оставьте нас.
Стражник вытаращился на меня так, словно у меня рога на голове выросли, честное слово, у меня даже рука потянулась к макушке проверить подозрение!
— Дык, как же можно, — мужчина озадаченно похлопал глазами, — она же ведьма, ещё, оборони справедливость, заколдует вас, что я потом Элеасу скажу?
Нет, всё-таки надо решать вопрос о повсеместном просвещении, от этих дремучих суеверий скоро житья никому не будет! Я медленно выдохнул, разжал невольно стиснувшиеся кулаки и кротко заметил:
— Я — инквизитор. Магия ведьм, чародеев, ворожеек и прочих колдунов на меня не действует, поэтому бояться нечего. Это понятно?
Честно говоря, магия на меня действует, как и на всех прочих за редким исключением, просто инквизитор, в отличие от простого обывателя, способен почувствовать возрастание магической активности, определить направление волшебного потока и сплести ответное заклятие или поставить щит. Только вот стражнику всего этого я рассказывать, разумеется, не стал, а то мало ли, вдруг он заупрямится и категорически откажется оставлять меня с Вероникой наедине. А объясняться в присутствии посторонних мне не хотелось, да и ей, полагаю, тоже.
Мужчина озадаченно посопел, пару раз шмыгнул носом, побренчал защитным амулетом (самый простой, лишь прямой магический огонь один раз отразить сможет, на более сложные заклинания его сил уже не хватит) и, наконец, решился:
— Ладно, раз вы просите, то я, так уж и быть, выйду. А вы, коли что не так, не геройствуйте, кричите, я туточки, под дверью буду.
Стражник вышел, заботливо закрыв за собой дверь и наверняка прислонившись ухом к специально оставленной щёлочке, дабы после дежурства потешить своих приятелей свежей байкой про инквизитора и ведьму. Что ж, его любопытство вполне понятно и объяснимо, не будем же разочаровывать человека. Я достал из кошеля на поясе щепоть золотистого порошка, бросил его в сторону двери, шепча заклинание. Всё вокруг подёрнулось едва заметной золотистой пеленой, а я впервые за всё время, что провёл в крепости, удовлетворённо улыбнулся. Отлично, теперь стражник будет слышать лишь обычный формальный допрос арестованной, а мы сможем спокойно побеседовать. Разумеется, о том, что произошло в Лихозвонье, я не собирался ворошить давно забытое прошлое!
— Ты всё-таки стал инквизитором? — Вероника слабо шевельнулась, звякнув оковами. — Представляю, как радовалась этому твоя матушка.
Губы чародейки изломала странная усмешка, глаза сверкнули. Моё обострившееся за годы службы чутьё упорно кричало, что между моей матерью и бывшей невестой явно что-то произошло, что-то, о чём обе дамы предпочли не рассказывать мне. Я и раньше знал, что матушка не в восторге от моего выбора, она упрямо твердила, что Вероника мне не пара, она не любит меня, ей нужна только моя магия, моё богатство и положение в обществе, но долгое время я ей не верил. Да что там, после исчезновения Вероники я прямо обвинил свою родительницу в том, что это именно из-за её происков моя любимая пропала, и ушёл из дома, решительно оборвав все связи со своими родственниками. Через два года, когда я уже получил звание инквизитора, общение наладилось, но за рамки формальной вежливости больше не выходило. И вот сейчас Вероника косвенно подтвердила, что мою матушку знала не только с моих слов.
— Почему ты тогда ушла?
Чародейка вздрогнула, словно на её едва прикрытые порванным рубищем плечи обрушился раскалённый кнут, опустила голову и невнятно пробормотала:
— Так надо было.
Шикарный ответ, а главное, такой содержательный, после него всё сразу стало понятно! Я фыркнул, присел перед Вероникой на корточки, пытаясь заглянуть ей в глаза:
— Моя матушка приказала тебе уехать?
Молчание, глухое и давящее, словно осклизлые стены каменного мешка. Мда, теперь я понимаю бешенство палачей, пытавшихся добиться признания. Я окинул взглядом многочисленные раны, ожоги, язвы и решительно вытащил из-за пазухи своё самое величайшее сокровище: язык пламени дракона, подаренный мне Эриком. Виновата Вероника или нет, я не хочу, чтобы она страдала от боли и холода. Тихо чпокнула плотно загнанная в горлышко небольшого стеклянного пузырька пробка, крохотный язычок пламени вырвался на свободу и любопытно заскакал у меня по пальцам. Я плавно, как учил меня молодой дракон, впитал его в ладонь, а затем резко дунул в сторону Вероники, выпуская не только целебное пламя дракона, но и часть своих жизненных сил. Чародейка испуганно вздрогнула, попыталась заслониться закованными в кандалы руками. После вспышки огня (я забыл зажмуриться) темнота в камере казалась непроницаемой, зато я услышал удивлённое аханье Вероники. Значит получилось, все раны, ушибы и прочие следы пыток ушли без следа.
— Как? — пролепетала Вероника, недоверчиво крутя у себя перед глазами восстановившимися кистями, вытягивая вперёд то одну, то другую ногу.
По губам девушки скользнула знакомая до боли в сердце улыбка, которая тут же сменилась настороженностью и глухой тоской:
— Зачем? Всё равно меня через четырнадцать дней казнят.
— Во-первых, через тринадцать, включая сегодняшний. А во-вторых, казнь состоится только в том случае, если будут собраны неопровержимые доказательства твоей вины.
Вероника подалась вперёд, напряжённо глядя мне в лицо, словно пытаясь то ли уловить скрытую насмешку, то ли прочесть что-то, оставшееся невысказанным.
— Почему ты мне помогаешь?
Я мысленно от всего сердца возблагодарил своего наставника, учившего меня при любых обстоятельствах не терять самообладания и сохранять
