Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
часты нежные, почти трогательные поэтические хвалы сексуальным талантам возлюбленного и красоте его тела, какие мы встречаем, например, в этой песни Инанны, сложенной более 4000 лет назад, но и по сей день свежей, словно утро в объятиях любимого:Брат мой привел меня в дом свой,Уложил на благоуханную медовую постель,Драгоценный мой лег на сердце мое,Брат мой сделал это пятьдесят раз,Один за другим, лаская языком[53].
А дальше на север, в легендарной Ниневии, неизвестный поэт описывает, как богиня Иштар по-матерински воркует, укладывая в постель ассирийского царя Ашшурбанапала:
Лицо мое укрывает твое лицо,Как мать склоняется над плодом чрева своего.Положу тебя, как драгоценное украшение, меж грудей моих,Всю ночь буду укрывать тебя,Весь день буду одевать тебя,Не страшись ничего, о мой малютка, мое дитя[54].
Брат? Малютка? Кто же были эти возлюбленные Богини, и почему их так называют? Ответ на этот вопрос ведет нас к самому ясному указанию на неоспоримую власть Богини, какое только можно найти в исторических свидетельствах.
Дело в том, что изначально Великая Мать обладала предельной властью – властью самодержавной правительницы, властью над жизнью и смертью. Там, где женщина – божественная царица, царь должен умереть. И мифологически, и исторически необузданная чувственность Великой Богини и ее кровожадность соединяются в архаической, но неоспоримой практике убийства царя. «Царь» – в сущности, лишь почетный титул для мужчины, избранного, чтобы спать с Божественной Царицей, воспроизводя ту изначальную драму, которую историки и антропологи описывают как «священный брак», где мужчина «является божественным принцем-консортом» Богини. Однако можно ли представить себе что-то более противоположное этим вялым, анахронистическим попыткам облагородить и возвысить роль мужчины в этой процедуре, чем дикая, неописуемая логика этого ритуала? Ведь если всякая жизнь исходит от женщины, через нее протекает и к ней возвращается, то высшая надежда мужчины – в том, чтобы избежать участи всего живого и связать себя с божеством, пусть и ценой возвращения в землю.
Если говорить о мифологии, ритуальное жертвоприношение юного «царя» засвидетельствовано в тысячах различных версий этой истории. В них всегда бессмертная мать принимает смертного любовника не для того, чтобы зачать от него ребенка (хотя у них часто рождаются дети), а лишь ради удовлетворения и прославления своей женственности. Всегда это женщина постарше – и юный, но недолговечный мужчина: Иштар и Таммуз, Венера и Адонис, Кибела и Аттис, Исида и Осирис. В истории Деметры еще более заметен функциональный мотив этого сюжета: отважный Иасион «возлежит» с богиней посевов на пшеничном поле, в борозде, и сразу после этого его поражает молния. Возлюбленный богини всегда стоит ниже ее: он смертен – она бессмертна, он юн – она вечна и не имеет возраста, он безвластен – она всесильна, он даже физически «мельче» ее: все эти черты сочетаются в частом именовании любовника Богини ее «младшим братом» или «сыном». И всегда, всегда он умирает! Судьба возлюбленных Великой Богини не была ни для кого тайной – вот почему Гильгамеш отвечает на приказ «славной Иштар» такой отповедью: «Кого из своих возлюбленных любила ты вечно? Какой твой пастух ублажал тебя все время?.. И если мы с тобой станем возлюбленными, не послужу ли я тебе так же, как те, кого любила ты когда-то?»[55]
В исторических источниках встречается много различных версий убийства царя. Богиня Анаит из Ниневии ежегодно требовала себе в любовники/жертвы прекраснейшего из юношей: одетый в красное, с лабрисом богини на поясе, увешанный золотыми украшениями и умащенный благовониями, проводил он день и ночь в оргии со жрицами богини под пурпурным балдахином, на глазах у всего народа – а затем ложился на кровать из самой драгоценной древесины, вокруг него воскуряли благовония, укрывали его покрывалом, расшитым золотом, и поджигали. «Мать забирает его к себе!» – пели почитатели богини[56]. В Ирландии главная жрица Великой Богини Луны убивала избранного мужчину своими руками – обезглавливала над серебряным кубком «возрождения» и собирала туда его кровь. На одном из таких сосудов, «ютландском котелке», хранящемся ныне в Копенгагенском музее, графически изображена сама богиня в ключевой момент ритуала[57].
Эти ритуальные убийства «царственных супругов» продолжались до сравнительно недавних времен. До XIX века королевства банту в Африке знали только королев – ни принцев, ни консортов: правительницы выбирали себе любовников из числа простых людей или рабов, после использования пытали их и обезглавливали. Последняя королева ашанти, согласно гневным сообщениям британской колониальной администрации Золотого Берега, регулярно ликвидировала по несколько десятков «мужей»: ей нравилось то и дело уничтожать весь свой гарем и начинать с чистого листа. Даже там, в Африке, где утвердилось мужское правление, королева, как отмечает Фрэзер, имела право приговаривать короля к смерти и определять время казни. Однако в других культурах постепенно развились заместительные жертвоприношения: сперва вместо жизни молодой мужчина начал жертвовать мужественностью в ритуальной кастрации, церемонии, широко практиковавшейся по всей Малой Азии (отметим, впрочем, что ацтеки в Центральной Америке не выбирали между тем и этим – до конца своей цивилизации они делали и то, и другое); затем вместо мужчин начали приносить в жертву детей, животных, даже куклы мужчин, как те «манекены», что западные весталки каждую весну топили в Тибре[58].
Однако обычным мужчинам не приходилось особенно опасаться Богини или поклонения ей. В культурах, где высшее божество – женщина, женщины находятся в центре общественного внимания: именно от них общество черпает свои структуры, ритмы, даже цвета. Так, например, особая магия женской сексуальности, от таинственных менструаций до дара создавать новую жизнь, выражается в повсеместной во время распространенности культа Богини практике красить некоторые особенно почитаемые погребения красной охрой. Яркий красный цвет во многих религиях ассоциируется с кровью из женских гениталий, а на связь между красной охрой и кровью ясно указывает ее второе название «гематит». Таким образом, с помощью красной охры почитатели Богини символически выражали надежду на перерождение своих мертвых через мощную субстанцию менструальной крови и родов. Как буквальную, так и символическую ценность женской менструальной крови, этого «лунного дара Богини», демонстрирует древнегреческий обычай окроплять ею семена при ежегодном посеве, как «лучшим удобрением»[59].
Такое открытое почитание женских природных ритмов и ежемесячных кровотечений составляет странный контраст с той аурой тайны, стыда и «проклятия», которая окружила менструацию в более поздние времена. Но когда Бог был женщиной, все женщины и всё женское имели более высокий статус, сохранившийся до наших дней лишь в очень немногих странах мира. Где господствовала Богиня, там женщины были хозяйками. Значит ли это, что было время, когда женщины правили мужчинами – когда естественной и неоспоримой формой правления был матриархат?
«Век цариц»: есть ли за настойчивыми мифами о женщинах, правивших мужчинами, какая-то историческая правда? Подходы к этому вопросу немало замутнены историками, настойчиво ищущими такие общества, где женщины обладали абсолютной властью, а мужчины, как неизбежное следствие, находились на положении униженных рабов – в сущности, «зеркало» любого патриархата. Неудивительно, что поиски такого «патриархата наоборот» никаких конкретных результатов не дают. Еще одно сбивающее с толку убеждение, возникшее у ученых в XIX веке – что матриархат когда-то был универсальной ступенью развития человечества: мол, человеческое общество освободилось от промискуитета, присущего животным, когда женщинам удалось победить своих похотливых мужчин и установить собственную власть. В созданном тогда общественном порядке женщины обладали первенством на всех уровнях, от человеческого до божественного, а исключенные из цивилизации мужчины, грубые и брутальные, рыскали где-то на границах «гинократий», замышляя свирепую месть. Ибо матриархат оставался лишь одной из ступеней восхождения человечества к цивилизации. В конечном итоге (на взгляд мужчины-историка, вполне логичном) мужчины сумели свергнуть матриархат и установить патриархат, высшую стадию развития цивилизации, ее прекраснейший цветок[60].
Едва ли стоило ожидать, что феминистские историки примут все это в миссионерской позиции. Еще в 1949 году Симона де Бовуар бросила этой теории громкий вызов:
Золотой век женщины – не более чем миф… Мать-Земля, Богиня не была для мужчины таким же существом, как он сам; власть ее исходила из-за пределов человеческого мира, и сама она была не от мира сего. Общество всегда было мужским; политическая власть всегда была в руках у мужчин[61].
Современный ортодоксальный феминизм отрицает идею изначального правления женщин, подчеркивая, что миф о женщинах у власти – всего лишь удобное орудие для оправдания господства мужчин.
Однако по самой природе вещей матриархат и не мог быть системой политического правления, такой же, как та, что была
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
