Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
– А образование? – опять напомнил настойчивый аудитор.
– У-у, не то слово! – вскинул руки профессор. – В семнадцатом веке на Руси возникло сразу аж целых три серьезных общеобразовательных направления! Было течение византийско-русское, разработанное Федором Ртищевым. Его училище при Андреевском монастыре, начиная с тысяча шестьсот сорок девятого года, обучало греческой, латинской и славянской грамматике, риторике, философии, физике и другим наукам одновременно сотни учеников. Греческие монахи Сафроний и Иоанникий Лихуды по высочайшему повелению царя в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году основали Славяно-греко-латинскую академию. Это, кстати, первый университет в истории России. Он базировался на западноевропейском мировоззрении и обучал юношей в соответствующем ключе. Существовала еще старообрядческо-начетническая школа протопопа Аввакума, которая в тысяча шестьсот пятьдесят втором году начиналась с «кружка Вонифатьева». Самого Аввакума, как известно, сожгли, но вот учение его и книги живут по сей день. Теперь, скорее, как религиозно-философские.
– Наверное, это было тайным учением? – насторожился Евгений.
– Скорее, спорным, – не согласился профессор. – Сторонники латинофильской школы в конце семнадцатого века попытались решить вопрос разницы в подходе к естествознанию силой, но старообрядцы унесли учение в леса и сохранили. А старообрядцы, как известно, хозяева в большинстве крепкие, люди разумные, стойкие к порокам. Учение аввакумовское им явно на пользу идет. В общем, в семнадцатом веке умы на Руси бурлили, как никогда. Именно семнадцатый век стал точкой наивысшего расцвета русской науки и образования. Семнадцатый век – это прекрасные русские географические карты Семена Ремезова, Петра Годунова и Ерофея Хабарова, в честь которого получил свое название Хабаровск; это крупнейший научный труд, лучшее исследование Древней Руси за все время существования исторической науки – а именно «Скифская история» Андрея Лызлова, изданная в тысяча шестьсот девяносто втором году; это знаменитая на весь мир «Арифметика» Магницкого из двух томов, на которой выросли десятки, если не сотни поколений школьников; это первая в русской истории обсерватория, открытая в Холмогорах возле Архангельска…
– Возле Архангельска? – встрепенулся аудитор.
– Да, где-то в пятидесяти километрах, – легко согласился Березин. – Архиепископ Афанасий как раз там наукой с образованием и занимался. Привез телескоп, отгрохал библиотеку и учебные корпуса, поставил крепость. Считайте, из забвения Холмогоры возродил, вдохнул в город новую жизнь.
– А потом? – облизнул моментально пересохшие губы Евгений.
– А потом на трон вступил Петр Первый, всю русскую науку и образование разогнал и заменил их западноевропейскими, – совсем не в тему ответил ученый. – Разумеется, русская инженерная школа и ученая мысль продолжали блистать и в дальнейшем. В тысяча семьсот восемнадцатом году русский механик Нартов изобрел токарный станок с подвижным суппортом, вызвавший фурор в Европе; Ломоносов открыл закон сохранения материи и движения; в тысяча семьсот шестидесятом механик Глинков придумал прядильную установку с водяным приводом; в семьдесят шестом Кулибин разработал проект первого в мире арочного однопролетного моста; в восемьдесят девятом вышла книга Головина «Плоская и сферическая тригонометрия», но… Но эти события уходят уже далеко за пределы Средневековья, о котором вы меня спрашивали.
– Спасибо огромное, Александр Степанович, вы нам очень помогли, – спрятав блокнот, поднялся аудитор. – Можно последний вопрос?
– Задавайте.
– Термин «Басаргин» вам ни о чем не говорит?
– Басаргин? – неожиданно рассмеялся профессор. – Ну как же, как же не говорит! Забавно, что о нем спрашиваете именно вы. Вы ведь из Счетной палаты, ревизиями занимаетесь? Так вот, Басарга Леонтьев – это ваш прямой и ярчайший предшественник. Самый знаменитый ревизор за всю историю России. Настолько знаменитый, что на Кольском полуострове его имя до сих пор знает каждая собака…
* * *
Взрыв случился в середине дня: с оглушительным грохотом взметнулась к небу изрядная часть крепостного вала, полетели в стороны бревна и люди, качнулась сама земля – многие воины, не ожидая такой незадачи, попадали с ног, после чего на них посыпались комья грязи, щепа и обрывки одежд, а боярскому сыну Федору Голику прямо на лицо шлепнулась оторванная человеческая ладонь.
Поднятая пыль оседала довольно долго, ложась толстым ровным слоем и на вытоптанные, изрытые сапами и обезображенные тынами слободы, и на лагерь воротынской дружины, и на кафтаны стрельцов. Бояре, сплевывая лезущий в рот и ноздри мусор, метнулись к палаткам – они застегивали юшманы и насаживали на головы шлемы, влезали в панцирные кольчуги и опоясывались саблями, разбирали рогатины и щиты. Поэтому первыми в наступлении опять оказались татары. Едва в серой пелене стал различим широкий пролом в стене возле Арских ворот, казанские татары, изгнанные вместе с ханом Шиг-Алеем из родного города ногайцами хана Едигера[6], ринулись вперед, через заваленный мешками с землей и вязанками хвороста ров, через огромную яму, оставшуюся на месте взрыва. Следом рванулись к городу стрельцы, а за оными кинулись бояре из ближнего к пролому лагеря.
Басарга Леонтьев вместе со всеми как раз перебрался через яму, когда из пыльной пелены города послышались крики и лязг железа, хлопнули два негромких выстрела, потом прямо на него попятился стрелец в синем кафтане.
Боярский сын подумал о том, что нужно сомкнуть строй на случай вражьего нападения, но тут стрелец упал, над ним взметнулась окровавленная сабля – и Басарга что есть силы ударил рогатиной вперед, вогнав острие ногайцу в живот на всю длину, до распорок, тут же отдернул, освобождая оружие, ткнул им в какую-то неясную тень за спиной падающего басурманина. Копье подпрыгнуло вверх, из-под него вперед метнулся в сверкающей кольчуге вислоусый круглолицый ногаец с украшенной бунчуком пикой, тоже кольнул, метясь в горло, но боярский сын уклонился, прикрылся от ножа в левой руке врага щитом.
На Басаргу сзади давили наступающие бояре, на басурманина, видать, тоже, поскольку второй попытки уколоть друг друга не получилось. Столкнувшись, они оказались прижаты лицом к лицу, да так сильно, что не могли пошевелиться.
– Проклятый гяур! – успел выдохнуть ногаец, когда скользнувшая над ухом Басарги рогатина резко ударила его в глаз, отскочила, снова скользнула вперед, вонзившись в подставленный щит.
Вислоусыий стал оседать, боярский сын ощутил его слабину, тут же ею воспользовался, чтобы выдернуть саблю, и, когда щит с засевшей в нем рогатиной чуть приопустился, со всей силы уколол острием клинка за него. Послышался крик, басурманин упал, толпа наступающих качнулась вперед, и ненадолго стало свободнее.
Басарга прикрылся щитом от сверкнувшего слева клинка, отбил копье справа, снова прикрылся, рубанул саблей вдоль вражеской пики, отсекая чьи-то пальцы, уколол стеганый халат впереди под высоко поднятый щит, сделал два шага вперед, принял на щит удар топорика, перерубил держащую его руку, получил откуда-то шлепок по голове, по шишаку – столь резкий, что на миг в глазах потемнело, и воин ненадолго остановился, покачиваясь и приходя в себя. Его обогнули другие бойцы, но тут впереди опять послышался злобный вой, бояре попятились. Басарга поджал щитом напирающие спины, помогая соратникам устоять на месте, однако напор оказался слишком силен. Толпа подалась назад, вдобавок справа вдруг густо посыпались стрелы, раня людей в плечи и лица.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
