«модель». Считать ли, например, моделью «класс» взрывных глухих, взятых из разных мест звукообразования, об этом ни слова. Вместо термина «модель» здесь фигурирует даже не «множество», но по преимуществу «класс» – термин с невыясненным значением.
Немного яснее излагается вопрос о синтагматической модели. Но определение ее тоже не дается, а о нем можно лишь догадываться из конкретного оперирования этими моделями в дальнейшем изложении. Казалось бы синтагматическую модель яснее всего можно было бы определить как множество разных фонем или множество одной и той же фонемы в различных позиционных условиях (что резко отличало бы эту модель от парадигматической, которая, наоборот, отображает нам положение разных фонем в одной и той же позиции). Но вместо этого ясного определения дается ссылка на американцев Блока и Трейгера, которые ввели понятие «структурного объединения фонем как класса фонем, встречающихся в одинаковом окружении». При чем тут «одинаковое окружение», не поясняется; читатель, наоборот, ожидал бы, что тут будет идти речь о разных окружениях или вовсе тут дело не в окружении. Кроме того, беря ту «простейшую» ситуацию, которая сводится к паре «фонем», автор утверждает, что к такой модели можно применить «теорию отношений». Но что такое эта «теория отношений», традиционный лингвист опять ничего не знает, а автор книги тоже ничего не поясняет. Тут же даются у автора ссылки на ряд исследователей, которые тоже неизвестны традиционному лингвисту. Таким образом, определение синтагматической фонологической модели, строго говоря, отсутствует у автора книги, и о нем можно только смутно догадываться по дальнейшим рассуждениям, уже предполагающим, что такое определение читателю известно. В этом месте никаких более ясных определений в сравнении с данным выше анализом этого понятия не дается.
Благодаря всем неясностям и неточностям изложения нет никакой возможности найти в анализируемой книге точного разделения между звуком речи, фонемой и звуковой моделью.
С одной стороны, для конструирования понятия звуковой модели привлекается, как сказано, три основных момента: исходный звук, множество составляющих его признаков и разбиение этих признаков на кассы. Попросту говоря, здесь выставляется школьное учение о том, что всякий звук речи отличается теми или другими признаками, а также, что эти признаки могут комбинироваться в разные другие группы. Традиционный фонетист при этом только удивится, зачем тут нужно еще новое понятие, а именно понятие модели. Нам кажется, что звук речи или звуковая модель есть вовсе не одно и то же. Но мы знаем это из других работ по фонологии. А традиционный фонетист, не знакомый с основами фонологии и намеревающийся получить эти сведения из анализируемой книги, оказывается в большом затруднении, так как точного разграничения звука речи, фонемы и звуковой модели он тут найти не сможет.
В дальнейшем автор книги дает две «интерпретации фонетического слова» (с. 20 – 21). Обе интерпретации, избегая всякой лексики и грамматики, основываются только на звуках между паузами речи, причем первая интерпретация говорит просто о звуках между паузами речи, другая же – о «допустимых» сочетаниях звуков речи между паузами. Интерпретации эти для традиционной лингвистики очень сбивчивы. Ведь в речевом потоке паузу можно делать где угодно. Так, например, во французском выражении l’Académie des sciences не только много разных звуков, но даже четыре цельных слова; а читается оно сразу, «одним духом», и никаких пауз внутри себя не содержит.
Да еще не известно, будет ли оно содержать паузы перед собой и после себя, так как это всецело зависит от фонетического и всякого другого контекста речи. Что же, спросит традиционный фонетист, под фонемой можно понимать не только единичный звук, но и целую массу звуков? Конечно, это – вопрос терминологии. Однако для лингвиста тут нужны пояснения. Но если определение фонемы при помощи пауз является вполне условным, то об условности принципа допустимости говорит уже и сам автор, считая его «не вполне формальным» (с. 21). И неизвестно, является ли приведенное нами французское выражение сочетанием звуков речи, одной и единичной фонемой или множеством фонем, и причем тут звуковое моделирование.
Но не успели мы поверить, что фонема определяется пограничными паузами, как вдруг дается еще одно новое определение фонемы (с. 24): «Мы будем называть фонемой любую совокупность релевантных неоднородных признаков, поставленных в соответствие с некоторым звуком речи». Мы не будем здесь входить в анализ темных определений того, что такое неоднородный (попросту говоря, различный) и что такое релевантный (попросту говоря, могущий взаимодействовать с другими, соседними звуками) звук речи. Но ясно, что это определение обходится без всякого принципа паузы.
Новая путаница возникает еще в связи с тем, что автор книги солидаризируется с определением фонемы у Л.В. Щербы и его учеников. В одной из своих ранних работ Л.В. Щерба писал:
«Фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление данного языка, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова…»[7].
Это определение Л.В. Щербы не имеет ничего общего с определением И.И. Ревзина. Но и в более поздних работах Л.В. Щерба тоже подчеркивал смыслоразличительный характер фонемы. Однако сам И.И. Ревзин пишет: «Мы уже не сможем в дальнейшем определить „фонему“ как мельчайшую единицу, служащую для смыслоразличения» (с. 22). Как же он может после этого думать, что определение Л.В. Щербы «практически совпадает» с тем, что «предусмотрено» его «моделью» (с. 25)?
Не вносит ясности в дело также и солидаризация И.И. Ревзина с московской фонологической школой, поскольку автор книги пишет: «Мы дали определение не для фонемного ряда в понимании Аванесова, а построили некоторый формальный аналог этого понятия» (с. 26). Ссылается автор книги и на работу П.С. Кузнецова «Об определении фонемы», но опять-таки совершенно не использует того морфематического определения, о котором говорит П.С. Кузнецов (с. 20). Приводится вдруг и определение Джоунза: «Если два звука языка могут встречаться в одной и той же позиции по отношению к окружающим звукам, то они, по определению, относятся к разным фонемам» (с. 22).
Наконец, при определении парадигматической модели (с. 27 – 28) автор книги просто прибегает к составлению разных классов звуков с точки зрения того или другого артикуляционного принципа. И это тоже называется у него звуковой моделью. Другими словами, при конструировании модели он вовсе не возвращается к тому оригиналу, т.е. к тем реальным звукам речевого потока, ради упорядочения которых только и стоило выдвигать учение о звуковых моделях. Автор книги остается, следовательно, в рамках различного комбинирования того, что Н.С. Трубецкой называл звуками языка в отличие от звуков речи. Такой метод, в крайнем случае, можно назвать методом структур, но никак не методом моделей, так как если
