Котяжиха подмечать да прислушиваться, по дворам ходить, людям помогать. И поняла она, что тут дело нечисто. Не обошлось тут без тайного умысла злого человека. Не иначе как ведьма в деревне завелась. Да не такая ведьма, что ведунья, а самая настоящая колдовка, которая людям гадости творит. Да не ради денег иль какой другой выгоды, а потому, что никак ей без этого, жизнь не в радость, коли хоть один день зла не сотворит человеку. Коробит её от чужого счастья. Бабка Котяжиха хоть и была сама ведающей, да Бога-то боялась, дел чёрных не творила, знала границы своим силам и знаниям. Никто от неё плохого не видел сроду. По воскресеньям приходила она в церковь, что в соседнем селе была, исповедовалась, причащалась, каялась в том, что людей лечит, помогает, вдруг нет на то воли Божией, вдруг неправильно она делает, а по-другому не могла она, мимо чужой беды пройти душа не терпела, когда помочь умела да знала как.
И вот, в очередное воскресенье пошла бабка Котяжиха в церковь. Стоит тихо себе в уголочке, молится, хору с клироса внимает, и вдруг видит – Аришка с их деревни в другом уголке забилась, и плачет тихонько, да так горько, что и смотреть сил нет. А надо сказать, что была эта Аришка самая разнесчастная девчушка на деревне. Вовсе одна она осталась, мать зимой в прорубь провалилась, да от горячки сгорела, а отца волки в лесу загрызли. Была у Аришки бабушка старенькая, и та вскоре покинула внучку, отошла в мир иной. Так и жила она одна одинёшенька с тринадцати лет, горе мыкала. А уж бедненькая она была, слов нет, ходила в том, что люди подадут. Работала же Аришка не покладая рук – кому грядки прополет, кому за детьми приглядит, кому дрова поможет в поленницу сложить, тем и жила. Но не озлобилась Аришка от жизни такой, напротив, певунья была да скромница, улыбка её до того была светлая, хоть лик с неё пиши, а как запоёт, так заслушивались все, до слёз пробирал её голос тонкий. И сама она была, как ромашка – русоволосая, беленькая, стройненькая, голубоглазая – солнышко в кармане носила, так люди баяли. Как придёт к кому, так вроде на душе легче после разговора с Аришкой. Любили её на деревне.
И надо же было такому случиться, что влюбился в неё самый лучший парень в их деревне – Никитка. Девки за ним табуном ходили. Но он не подлый был, не обманывал девчат. Погулять -погуляет с ними, позубоскальничает, на гармошке им сыграет, семечками угостит, и всё на том. Не портил он девок, не хулиганил, никто про него слова плохого не мог сказать. А красивый был Никитка! Высокий, крепкий, как дубок молодой, чернобровый, кудрявый, сокол одним словом. В семье он был старшим, а у матери за ним мал-мала меньше, семь человек ещё братьев да сестёр. Отца не стало у них, лесиной в лесу придавило. Так Никитка в семье за кормильца был, во всём матери помогал, никакой работы не чурался, не стеснялся – ни мужской, ни женской. Мог и занавески на окнах матери постирать, и сруб на баню поставить. Вот какой мужик был, золотого сына мать вырастила, опору себе на старости лет. И полюбилась, значит, Никитке Хохлатушка, как он Аришку свою называл, а полюбил он её за глаза лучистые, за речи певучие, за характер золотой. И Аришка ему взаимностью ответила. Стали гулять они по вечерам вместе. И поняли люди – быть скоро свадьбе.
А на деревне девка жила с матерью, Варварой звали, страшная была, Бог ты мой! Во-первых, косоглазая да рябая, во-вторых, кривобокая, а характеру злого, такую ещё поискать. Всем от неё доставалось, идёт по улице, попадётся какой котёнок иль собачонок, и тех пнёт.
– Ох, погоди, Варька, отольются тебе невинные слёзы, нельзя животинку обижать! – грозятся ей люди.
А той хоть бы хны, усмехнётся и дальше пойдёт. А завистливая была, ой-ёй. Коли увидит у кого платок баской иль сарафан затейливый, с матери не слезет, пока та ей такой же не купит. Она и на вечорки ходила, и на гулянья с сельскими, да только никто из парней не глядел в её сторону. И не оттого, что рябая она была, разве ж в лице красота человека состоит, а оттого, что нраву дурного. Кому, право, такая жена нужна? А Варвара с каждым днём всё пуще злилась, ведь была она уже перестаркой и замуж ей хотелось. И вот на тебе, полюбился ей этот Никитка. А ведь он с Аришкой гуляет. Вот же ж беда. И чего Варвара только не делала, чтобы вниманье его на себя обратить- уж она и танцевала пуще всех девок, уж она и наряжалась баще всех, уж она и сама к нему с намёками да улыбками ластилась – нет толку! Не глядит Никитка в её сторону, хоть ты тресни!
Да отошли мы с вами малость от рассказа, то присказка была, а сейчас сама сказка будет. Заприметила, значит, бабка Котяжиха, как Аришка в уголке церквушки плачет, да так горько, что мочи нет глядеть, утирает слёзы своим стареньким полушалочком, да и подошла к ней.
– Миленькая ты моя, да что случилось с тобой, девонька?
– Не знаю, бабушка, как и сказать вам, – отвечает Аришка.
– Да уж как есть говори.
И поведала ей Аришка, что разлюбил её Никитка. И в сторону её не глядит даже.
– Да как же это так? – подивилась бабка Котяжиха.
– Да вот так, – утирая слёзы, всхлипнула девушка, – С вечера проводил меня до дома, а с утра, как на улице повстречались, так мимо прошёл, словно чужой, и даже не глянул в мою сторону, словом не обмолвился! Я к нему – а он смотрит сквозь меня, словно не видит, а после рукой молча отвёл со своего пути, да дальше пошёл. А на другой день подружки мне рассказали, мол, видели Никитушку моего у Варвары во дворе, дрова он там колол. Так и пошло с того дня, стала я и сама за ним следить, и увидела, что и вправду ходит он к Варваре, по хозяйству помогает да зубоскалит с ней, а уж она как вокруг него вьётся! Не бывать, знать, нашей свадьбе…
– А ну-ка, девка, не реви, – осадила Аришку бабка Котяжиха, – Иди-ка ты домой, уладим мы это дело.
Поклонилась Аришка бабке Котяжихе, спасибо сказала, да и послушалась её – домой пошла, слёзы вытерла, полегчало малость у неё на душе, знала она, что слово бабки Котяжихи крепко, и коль уж она слово дала, то, значит, поможет её беде. Хоть и насильно мил не будешь, и коли уж разлюбил её Никитушка, знать так тому и быть, но надеялась Аришка, что хоть тоску бабка Котяжиха отведёт от её сердца, а то у ж вовсе тошно было Аришке.
А бабка Котяжиха на следующий же вечер снова в храм на службу пришла, предпраздничное богослужение было, народу много. Обычно бабка Котяжиха всегда в первых рядах стояла, истово Богу молилась, о детках своих усопших плакалась, за свои грехи прощения просила, а в этот раз в задние ряды пошла. И не столько она службу слушает, сколько по сторонам поглядывает да всё примечает. И ведь увидела она то, что ей надо было. Служба-то уже почти закончилась, а Варвара только в храм идёт, да к подсвешникам прямиком, и давай свечи ставить. И ведь что удумала, свечи задом наперёд принялась втыкать, да мало того, что свои так поставила, так она ещё и те, что рядом горели, перевернула «головками» вниз. А после из церкви задом попятилась к выходу.
– Ага, вот ты и попалась, кобыла нестоялая! – подумала бабка Котяжиха, да и следом за Варварой вышла на улицу.
Варвара дошла задом наперёд до церковной калитки, по сторонам глянула – не видит ли кто, развернулась, да бегом домой побежала. А бабка Котяжиха не отстаёт. Догнала она Варьку, поймала её за косу, да и говорит:
– Это что ж ты делаешь, девка?
– Ничего я не делаю, – отвечает ей Варвара, выпучив глаза от неожиданности.
– Как это ничего? – наседает бабка Котяжиха, – А ну рассказывай где была, у кого была,
