— Ну конечно. И теперь он выглядит счастливым. Приходит в прачечную под ручку с женщиной и улыбается.
— По-моему, он псих.
— Нет, это прекрасная история. История любви. Это растение воистину полюбило молодого человека.
Я попрощалась с Армандо, потому что не было никакой возможности слушать дальше историю растения, которое пожертвовало жизнью ради человека.
— Приходи, когда появятся корни! — прокричал он мне вслед.
Вернувшись на следующий вечер домой с работы, я пошла проверить отросток и выскочила из кухни в таком восторге, какого не испытывала с самого детства. Я просто не знала, что с собой делать, Я кружилась по студии, случайно опрокинула кротон, рассыпав землю на новый паркетный пол. Меня это больше не волновало. Огненный папоротник дал четыре длинных, нежных, белых корешка.
Денежное растение
Марихуана стоит тысячи долларов за унцию (около 30 граммов). Фактически в 2006 году это была самая прибыльная и выгодная культура в США, чей урожай принес за год в среднем 30 миллиардов долларов. На втором месте по дороговизне шафран из Ирана, так как для получения одного фунта этой самой популярной специи требуется 75 тысяч цветков. Орхидеи же, напротив, находясь вне законов рынка спроса и предложений, в глазах ценителей и коллекционеров оцениваются больше как произведение искусства вроде картин и скульптур.
Я взяла отросток с его новенькими корешками, сбрызнула его водой, завернула в пакетик из целлофана. Я бы отнесла его Армандо прямо сейчас, но в половине седьмого начиналась вечеринка в честь окончания съемок рекламного ролика для фирмы «Puma». Какое свинство, что вечеринка совпала с появлением корней. Уже то, что каждый божий день мне приходится встречаться с Джофом Каунсилом, было достаточно мерзко, так теперь надо тратить на него еще и вечер. Я решила отправиться на вечеринку, а потом быстренько смыться около половины восьмого и — прямиком в прачечную.
Я взглянула на кротон с обломанной верхушкой, и меня охватило чувство вины. Я вспомнила Эксли, и мысль о нем и его искренней любви к растениям заставила меня пересадить кротон в новый горшок. Поэтому вместо того, чтобы ждать Коди в служебной машине на улице у своего дома, я как раз в шесть пятнадцать насыпала свежую землю в новый горшок. К тому времени, когда я наконец была готова ехать, толстый слой земли покрывал меня с головы до ног. Переодеваться было слишком поздно, поэтому я потопала ногами, пытаясь по возможности отряхнуться, отчего она прилипла еще сильнее, и закрыла за собой дверь.
Наш консьерж Карлос знал, на мой взгляд, слишком много о моей жизни. Так много, что даже его вид был для меня оскорбителен. Я была уверена: он в курсе, что я никогда не выхожу из лифта с мужчиной. Фактически, он для меня ежедневное напоминание о моем одиночестве. Именно поэтому меня и не устраивало то обстоятельство, что у нас в доме есть консьерж. Перед ним невозможно было изображать счастливую жизнь. Даже для самой себя. Это хуже, чем чирей на заднице.
— Кто-то оставил это для вас сегодня, — произнес он, как только открылась дверь лифта.
Он передал мне белый конверт с коричневыми пятнами земли, как раз такими же, как и на мне.
Записка была короткой и гласила: «Не смогу быть на обеде в среду. Дэвид Эксли».
И больше ничего.
Там не было написано ничего типа: «А что вы делаете в четверг вечером?» Или вежливого: «Как насчет другого дня?» Или, по крайней мере: «Зайдите на рынок».
Тон записки был чисто деловым. Эксли был просто парнем с овощного рынка, который продал мне пару растений, и только.
Я посмотрела на Карлоса и изобразила на лице удивление, как будто только что получила заманчивое предложение, а не отказ от человека, который мне по-настоящему нравился. По кислому выражению его лица я поняла, что это его не обмануло. Для нас обоих было совершенно очевидно, что до конца своих дней я останусь одна. Я улыбнулась ему, что, кажется, его напугало, и вышла на улицу. Машина, которая должна была отвезти нас на вечеринку, ждала снаружи. Коди, попивая кофе, уже сидел на заднем сиденье с унылым видом. Я проскользнула внутрь и села рядом. Ногтями пальцев одной руки я пыталась выскрести грязь из-под ногтей другой, а потом потерла ногти о джинсы, чтобы отполировать неровные края. Водитель с видимым отвращением посмотрел на меня в зеркало заднего вида, словно говоря: «Не смей стряхивать свою грязь на мои новые кожаные сиденья».
Когда мы проехали половину пути, Коди наконец заговорил:
— Ты грязная.
— Знаю. Вытряхивала одно из моих растений. Пришлось пересаживать в другой горшок
— Почему было не сделать это позднее?
— Потому что. — Я приподняла кусочек целлофана — У меня корни.
Я помахала конвертиком у него перед носом, и он выхватил его у меня из рук
— Что это?
— Пожалуйста, не тряси и не задень обо что-нибудь. Это отросток огненного папоротника, и он не давал корешков несколько недель.
— Похоже на крошечный клубень
— Ты не знаешь, что такое крошечный клубень. — Я пыталась сохранить спокойствие.
— Ты и сама не знаешь — Он держал черенок в вытянутой руке, чтоб я не могла дотянуться.
— Это расширение подземной части корня. Как у картофеля.
— Ты, кажется, нервничаешь. Что-нибудь принимаешь в последнее время?
— Не твое дело.
— Ты виделась с этим парнем с овощного рынка?
— Да. Но это опять же не твое дело.
— Может, тебе йогой заняться. — Он наконец вернул мне отросток. — Расслабишься сильнее, чем от альпразолама.
— Я принимала ксанакс только один раз, сразу после развода. Стараюсь обходиться без лекарств.
Коди опять завел свою песню:
— Йога Нидра, йога сна. Пранаяма, контроль дыхания. Хатха-йога, мягкая йога гармонии организма.
— Ну, ты псих. Что это еще такое — йога сна?
— Это умение бодрствовать во время сна так, что, пока тело спит, сознание работает.
Мы намертво застряли в пробке, типичной для часа пик.
— Я, пожалуй, вздремну. Телом и разумом. Разбуди, когда доберемся.
Ресторан полностью соответствовал своему названию: «Лед». Там было холодно и в прямом и в переносном смысле, как будто его владельцы, сильно потратившись на мебель и дизайн, не могли себе позволить отопление. Тем не менее там было довольно красиво: столешницы и бледно-голубые стулья отделаны граненым стеклом с травлением под заиндевевшие окна. В лампы вставлены голубые лампочки под голубыми, словно тронутыми морозом, плафонами; официанты и официантки одеты в бледно-голубые униформы и загримированы под голубоглазых блондинов в соответствии с декором. В огромных зеркалах без рам в стиле ар-деко отражалась элегантная публика, а каждый стол был украшен букетом белых лилий, привезенных из тех частей света, где для них был сезон цветения.
