— Как его приготовить, миледи?
— Просто нарезать. И горячей воды принесите, нам нужен еще чай.
Она что, свихнулась?
— Ты должна раскаяться, — заявляет она, когда лакей уходит, — а Лиззи сделает все остальное.
— Но я не чувствую раскаяния! Почему-то Чарли никто не предлагал раскаяться, а я должна о чем-то сожалеть? Слушай, а Баглглос — это новая фамилия Лиззи? Смешная какая, и она явно не благоволит ко мне, так что я лучше не буду ее трогать.
Клер поглаживает спаниеля, который, забравшись ей на колени, не сводит с нее влюбленных глаз.
— Лиззи овдовела и теперь служит у меня секретарем. Она проявляет изрядное рвение, помогая благородным дамам, которые попали в затруднительное положение, — она же сама такая.
— Ну, не думаю, что у меня подходящий случай, говорю я с сомнением, — я ведь не благородная Дама. Мне, наверное, лучше податься к отцу и выклянчить роль в его труппе.
— Как хочешь, — пожимает плечами Клер, ясно давая понять, что ждет, что я сделаю все, что мне скажут. — Однако немного раскаяния в своей порочной жизни — и Лиззи станет гораздо сговорчивей. Она такая поборница добродетели… Тебе лучше начать представление.
— Очень хорошо, я ведь актриса! А зачем тебе лук?
Она бросает на меня пристальный взгляд, словно бы спрашивая: «Давно ли ты выходила на сцену, Софи?»
Как ни странно, от дальнейшего представления я получаю удовольствие. Единственный минус в том, что Клер залила меня розовой водой с ног до головы, чтобы скрыть запах лука, а собаки принялись громко чихать.
Когда Лиззи входит в гостиную, я полулежу на диване, а Клер суетится рядом и сует мне под нос флакон нюхательной соли.
— Боже, она не в себе! — восклицает Клер.
— Ах, какой же я была порочной, распущенной! — заливаюсь я «луковыми» слезами.
Собаки, кажется, решили, что розовая вода испортила все удовольствие от мягкого дивана, и бегут к Лиззи, чтобы выяснить, как пахнет она.
— Это еще что такое? — с подозрением спрашивает Лиззи.
— Лиззи, ты и сама прекрасно понимаешь, о чем мы говорили, — замечает Клер.
— Да?
Я украдкой бросаю взгляд на Лиззи. Она стоит почти так же далеко, как лакей. Она скрестила руки на груди, и на лице ее выражение недоумения. Что ж, могло быть хуже.
— Как мне вернуть потерянную честь?! — рыдаю я. — Ведь это невозможно!
— Лиззи, мы должны ей помочь, — заявляет Клер.
— Да, но… — Лиззи приближается, сопровождаемая собаками. — Софи, дорогая моя, мне жаль, что ты в таком положении. И что это мы подтолкнули тебя на путь падения, когда в юности помогли тебе бежать. — Собака чихает, а вслед за ней и Лиззи. — Фу! Откройте окно! Ты ведь плачешь от лука.
Я откладываю зловонный овощ и сморкаюсь.
— Нам никогда не удавалось обвести тебя вокруг пальца, Лиззи. Боюсь, я в самом деле не чувствую раскаяния, но я не хочу больше быть куртизанкой. Я для этого слишком стара.
Лиззи подходит к письменному столу и достает увесистый томик в кожаном переплете, распухший от вложенных в него листочков и закладок-ленточек. Они с Клер склоняются над книгой.
— Что думаешь насчет этого? Нет, не пойдет. Софи слишком хорошенькая, а у его светлости блудливый взгляд.
— О чем вы говорите?
Как это на них похоже! Типичная сцена: Клер и Лиззи обсуждают мою судьбу поверх моей головы.
— Ты умеешь шить? — спрашивает Лиззи. — Любишь детей?
— Да, конечно, умею, Льюишем учила нас. А детей — нет, не люблю.
На меня устремлены два ледяных взгляда. Я понимаю с запозданием, что это было чересчур смелое заявление в обществе двух гордых матерей.
— Но я встречала детишек, которые мне очень нравились, — примирительно добавляю я. — Вы же понимаете, в моих кругах дети рассматриваются как нежелательное явление, и их редко встретишь.
— Как ужасно, — говорит Лиззи.
— Ну вы же не предлагаете мне стать гувернанткой! — Я от души смеюсь, хоть глаза у меня до сих пор слезятся от лука.
— Ты после школы прочла хоть одну книжку? — уточняет Лиззи.
— О, и не одну. Куртизанкам часто приходится коротать часы ожидания.
— Пожалуйста, избавь нас от этих деталей, — кривится Лиззи. Она вновь оседлала любимого конька.
— У тебя всегда был очень красивый почерк, — одобрительно вставляет Клер. — Ты пела, и на фортепьяно ты играла хорошо.
— Я до сих пор пою.
Хоть и не те песенки, которые могли бы прозвучать в гостиной графини Дэхолт.
— Если ты устроишься гувернанткой, тебе понадобятся хорошие скромные платья. — Лиззи с отвращением разглядывает мое самое целомудренное дневное платье. — И придется прикрывать грудь. Ну хотя бы одно хорошее платье, — конечно, не такое, как это, оно слишком открытое, — на случай, если тебя пригласят отобедать с семьей. Ты должна выглядеть респектабельно, Софи.
— И еще мне кажется, что будет лучше, если она воспользуется девичьей фамилией, а ты как думаешь, Лиззи? — спрашивает Клер.
— Но я же была замужем! Бог свидетель, у меня нет никакого желания чтить фамилию покойного (и неоплаканного) капитана Уоллеса, но мне кажется, что вот так взять и вычеркнуть его из жизни несправедливо.
— Это не совсем честно, но… — начинает Лиззи.
— Тебе лучше представиться вдовой, — добавляет Клер.
— Но я и есть вдова! По крайней мере я так думаю.
— Ага! — Клер вытаскивает письмо, лежавшее между страницами. — Вот это нам подойдет. Лорд Шаддерли ищет леди, которая сопровождала бы его подопечную на ассамблеи и другие мероприятия и учила ее музыке. Леди Шаддерли, насколько я помню, занимается детьми и не интересуется светской жизнью.
Лиззи хмурится:
— А разве виконт не родственник этого… э-э… мистера Фордема?
— Ай, не бери в голову, у них очень дальнее родство, — говорит Клер. — Я полагаю, что это Бирсфорд, глава семейства, велел Фордему бросить тебя. Так, в общем, они ищут не гувернантку, а скорее компаньонку. Мне кажется, это будет прекрасно. Они живут в Норфолке.
— Я не уверена…
Звучит ужасно. Некий виконт жаждет продвинуть свою незаконную дочь повыше по социальной лестнице, его жена страшно этим недовольна, потому что считает, что он должен все внимание уделять их родным детям, и долгие часы за деревенскими развлечениями…
— Решено, — объявляет Клер. — Я напишу им письмо и представлю тебя, Софи. Давайте выпьем за успех Софи.
Мы с Лиззи, которая, кажется, немного смягчилась, обмениваемся выразительными взглядами. Хоть и прошло пятнадцать лет, а все осталось по-прежнему: Клер до сих пор указывает нам, что делать, Лиззи наша совесть, а я… я даже не знаю точно, чего хочу. Я счастлива вновь быть со своими дорогими подругами, но мне не по себе от мысли о том, что придется жить в глуши (коровы! грязь!) и строить из себя образец добродетели.
