— Я ещё не видел на свете таких мам! У ребёнка плоскостопие, ребёнок в садике целый день на ногах — устал, ножки болят, а мама… сама-то сидит, отдыхает, а своего сыночка ей не жалко… Он ещё долго продолжал в том же духе — и бедная женщина уже была не рада, что поставила мальчишку в угол. Теперь она соображала, как бы, не теряя родительского авторитета, освободить его из заточения.
Больше Костя никогда не стоял в углу. Это, правда, не означало, что стал паинькой. Пока рос, всякое бывало, и слёзы вызывал у матери неоднократно, и с веником она гонялась за ним по квартире, и ремнём, бывало, ему доставалось от Марины, но выслушивать его нотации из угла матери больше не пришлось.
Надо отдать Косте должное: он обладал даром убеждения и всегда был эрудированным и начитанным. Помимо художественной читал много научно-популярной литературы, что было удивительно для ребёнка его возраста, но именно это радовало Марину Михайловну. Она видела в подрастающем сыне будущего крупного учёного, ибо в нём всегда был интерес к различным явлениям природы, насекомым или животным. В раннем детстве Костик мог часами просиживать во дворе, наблюдая за муравьями или солдатиками, или, забыв обо всём, стоять где-то в зарослях, глядя на паука, сидящего в ожидании добычи. Марина Михайловна подарила ему дорогую и редкую книгу о насекомых. Костя внимательно её перечитал несколько раз, после чего стал сыпать латинскими названиями обычных насекомых, чем иногда крайнее удивлял взрослых собеседников.
В десять лет Костя прочёл «Королеву Марго» Дюма, не говоря уже о давно прочитанных «Трёх мушкетёрах» и о многом другом. Его не интересовали ни футбол, ни хоккей. Единственно, чему он всегда был рад, это подаренной интересной книге.
В подростковом возрасте её отношения с Костей усложнились. Мать часто была недовольна поступками или поведением сына. Когда она делала ему замечания, он принимался доказывать ей свою правоту, и она спорила с ним до «потери пульса» в надежде, что какие-то добрые зёрна всё же упадут в благодатную почву. Костя с трудом поддавался воспитанию, и не всегда было ясно, кто из них кого воспитывает: мать — сына или Костя — Марину Михайловну. Наверное, процесс был обоюдным. Но мать всегда была готова уладить все размолвки и недоразумения, уступая там, где не могла переубедить. Несмотря на свой не слишком сгибаемый характер, Костя рос романтичным, как в своё время Марина Михайловна, мечтал о возвышенной любви. Девушки представлялись ему прекрасными созданиями, почти богинями. Но пока он ещё не встретил ту, единственную, в которой бы нашёл свой идеал, близкий ему по духу. Для юноши, выросшего на прекрасных романах, как когда-то и для его матери, была важна, прежде всего, духовная связь: «Если девушка не интересна мне душой и мне не о чем с ней поговорить, то меня не тянет ни обнимать её, ни целовать, не говоря уже о большем, — как-то признался он матери. И добавил: — Даже, если передо мной писаная красавица!» Что и говорить, Костя, хотя и был высоким видным парнем, но, с такими взглядами, не мог оправдать ожиданий юных красавиц.
Поэтому Марина Михайловна была очень рада, когда у них собирались Костины однокурсники, среди которых были девушки. Особенно нравилась ей одна из них: ладно скроенная фигурка, умные глаза, длинные волосы. Однажды Марина Михайловна сказала сыну о своей симпатии, а он улыбнулся в ответ и заметил, что и сам давно уже «положил глаз» на неё.
Далее события развивались стремительно. Если Костя чем-то увлекался, то всецело и всерьёз. В Маше он нашёл то, что не находил в других девушках. И, похоже, влюбился всерьёз.
Марина Михайловна радовалась за сына, могла исполнится её мечта о счастливой судьбе детей. Ей хотелось, чтобы избранница Кости оказалась девушкой из их круга, чтобы она комфортно чувствовала себя в их семье и в ответ на благожелательность свекрови открыла сердце навстречу добрым взаимоотношениям. А уж Марина Михайловна постарается быть хорошей свекровью. Она молила бога, чтобы всё произошло именно так.
Начало девяностых было нелёгким временем для всех на постсоветском пространстве. О чём можно говорить, если мужчины-кормильцы сталкивались с невыносимыми трудностями, когда требовалось элементарно накормить свою семью! Полки продуктовых магазинов были пустыми, люди давились в очередях за продуктами, которые привозили всегда в ограниченном количестве. В промтоварных «лабазах» было так же пусто, если не считать большого количества ситцевых халатов, отличавшихся друг от друга лишь размером. К тому же, у многих в то время и в кошельках было пусто: сколько людей осталось без заработной платы на многие месяцы и исполняли работу задаром, лишь бы не лишиться её. Ещё жила надежда, что положение со временем выровняется. Потом пошли массовые сокращения рабочих мест. Как выживать? Чем кормить семью? Будучи недавно выпестованными советской моралью и принципами типа: «Раньше думай о Родине, а потом о себе», люди оказались лишёнными всего того, чем раньше гордились. Обесценились не только деньги, но и все прежние идеалы. Да и той привычно огромной страны, которую каждый любовно называл Родиной, не стало, ибо она развалилась на мелкие государства. Не было больше ни ясных целей, куда двигаться дальше, ни каких бы то ни было идей, как «выплыть» в этой пучине. Люди ходили подавленные, готовые ко всему, даже к самому плохому. О будущем уже никто не думал, оно представлялось слишком туманным и непредсказуемым. Только бы выжить сейчас! Лишённые работы доктора и кандидаты наук, учителя, высококвалифицированные рабочие с приостановленных заводов и фабрик вынуждены были учиться торговать китайским барахлом на спешно организующихся вещевых рынках, чтобы хоть как-то кормить семью.
Все чаще так выходит — в никуда мы молчаливой движемся толпой, и отраженьем в зеркале вода — стоялая, а попросту застой!
И псевдодемократии лабаз — ассортимент пороков и зараз. Бессмысленной тоскою полон взгляд. Пустою шелухой ненужных фраз в лабазе грустно фенечки шуршат. Мы взяты в бездуховный ложный плен глобально-криминальных новостей, и только безобразный Гуинплен хохочет над бессилием властей…[2]
Марина Михайловна, проработав почти тридцать лет инженером, именно в эти годы лишилась работы, а найти новое место в её возрасте было весьма проблематично. Подросшие дети, правда, были приучены к скромным запросам и ничего не требовали, обходясь минимальным.
Марина Михайловна привыкла крутиться, как белка в колесе, чтобы все в её семье были достойно одеты. Она самостоятельно научилась кроить и шить и, благодаря этому, всегда одевалась и сама, и одевала дочь по последней моде, покупая кусочки (остатки) ткани по гораздо более низкой цене, а уж сшить из них что-то элегантное для неё не составляло труда. Яна тогда училась уже в старших классах, и матери вовсе не хотелось, чтобы дочь выглядела хуже других детей, у которых были более обеспеченные родители, только-только начавшие появляться на фоне почти всеобщей нищеты.
Голодными в их семье тоже было не принято быть. Марина Михайловна, прекрасная кулинарка, из любого, даже самого дешёвого, продукта умудрялась готовить вкуснятину. Она так же, как и раньше, принимала гостей, отмечала все праздники и дни рождения, и никто не уходил из её дома голодным. Большим подспорьем оказалась дача. Они с Евгением Ивановичем, как пчёлки, успевали всюду.
