и женщин Моенджодаро, высокоразвитой цивилизации, процветавшей в долине Инда за 2500 лет до нашей эры. Ребенком я думала, что город называется «Мундж Джо Деро», что на синдхи означает «мое место». Нас с сестрой и братьями переполняла гордость сознания того, что растем мы в таком замечательном месте, в тени великого Моенджодаро, на берегу великой реки Инд, испокон веков несущей земле жизнь. Ни в каком ином месте не чувствовали мы такой связи времен, ибо цепь предков наших прослеживалась до самого вторжения мусульман в Индию в 712 году. Уже в раннем детстве мы узнали, что род наш восходит либо к Раджпутам, касте воинов-хинди, принявших ислам во время нашествия мусульман, либо к арабам-завоевателям, вошедшим в Индию через нашу провинцию Синдх, дав ей имя «Врата ислама». Сотни тысяч людей в Индии и Пакистане, от крестьян до крупных землевладельцев, принадлежат к клану Бхутто, одному из крупнейших в Синдхе. Наша ветвь восходит прямо к знаменитому вождю Бхутто, Сардару Додо Хану. Несколько деревень в Верхнем Синде — Мирпур-Бхутто, где живет семья дяди Мумтаза, Гархи-Худа-Бахш-Бхутто, где находится наше семейное кладбище — носят имена наших предков, крупных землевладельцев, определявших местную политику в течение столетий. Моя собственная семья в дни Эйда продолжала посещать дом в Наудеро возле Гархи-Худа-Бахш-Бхутто, где отец и его братья угощали гостей традиционным рисом, сваренным с сахарным тростником, и водой, ароматизированной лепестками цветов. Но со времен деда центр семейной жизни переместился в Ларкану. Семейной резиденцией стала Аль-Муртаза.
До первой земельной реформы 1958 года Бхутто принадлежали к крупнейшим работодателям в провинции. Угодья наши, как и некоторых других землевладельцев, измерялись не акрами, а квадратными милями. В детстве нам нравилась история о Чарльзе Нэпире, британском завоевателе Синдха, объезжавшем провинцию в 1843 году. «Чьи это земли?» — спрашивал он возницу, и тот отвечал ему снова и снова: «Земли Бхутто». «Разбуди меня, когда они закончатся», — приказал Нэпир и заснул. Через некоторое время он проснулся сам и снова спросил: «Чьи земли?» И очень удивился, когда возница заверил его, что они так и не покинули еще владений Бхутто. Нэпир прославился своим кратким докладом британскому военному командованию после завоевания провинции. Сообщение состояло из одного латинского слова: «Peccavi — согрешил». Мы, дети, полагали, что это искреннее признание вины, а не простая игра словами.
Отец любил вспоминать семейные легенды и анекдоты. «Ваш прадедушка Мир Гулям Муртаза Бхутто был лихим красавцем в двадцать один год, — заводил он один из любимых своих рассказов. — Все женщины в Синдхе в него влюблялись. Влюбилась и одна молодая англичанка. А в те дни на браки между иностранцами был наложен харам — запрет. Но никакой харам не мог угасить ее чувства. Некий офицер британской армии, полковник Мэйхью, прослышал о запретной связи и вызвал к себе вашего прадедушку. Для него не имело значения, что он находится в Ларкане, в доме Бхутто. Его не интересовало, что земли Бхутто взором не охватить. Британцев не интересовало наше наследие. Они видели лишь нашу темную кожу и презирали нас.
„Как ты посмел поощрять привязанность британской женщины! — закричал полковник на Гуляма Муртазу, стоявшего перед ним. — Вот я тебя сейчас проучу". И полковник схватил плетку. Но как только он поднял руку, чтобы ударить твоего прадедушку, тот выхватил у него плетку и сам ударил обидчика. Полковник завопил, призывая на помощь, и залез под стол. Гулям Муртаза отшвырнул плетку и гордо вышел из кабинета. „Беги! — в один голос уговаривали его друзья и семья. — Они убьют тебя". И твой прадедушка покинул Ларкану вместе с группой товарищей и с британской женщиной, которая не хотела с ним расставаться.
Британцы бросились в погоню. „Давайте разделимся, — решил Гулям Муртаза. — Часть из вас поскачет со мной, а остальные — с англичанкой. Но ни в коем случае не дайте ей попасть в руки британцев. Это дело чести". И они разделились. Чтобы сбить погоню, переправлялись через Инд. Группа, сопровождавшая англичанку, не смогла оторваться от погони. Чтобы спрятаться, они вырыли пещеру, замаскировали ее ветками и затаились внутри. Но британцы нашли пещеру. Друзья твоего прадедушки пришли в отчаяние. Они пообещали Гуляму Муртазе не отдавать англичанку ее соотечественникам. Они не могли вынести позора передачи ее врагу. И перед тем как британцы их захватили, они убили ее».
Мы сидели разинув рты, но история лишь начиналась. Наш прадедушка сбежал в независимый Бахвалпур. Британцы пригрозили вторгнуться туда, и прадедушка, поблагодарив Наваба за гостеприимство, пересек Инд и нашел убежище в Афганском королевстве, где его приняла семья правящего монарха. Взбешенные британцы захватили земли прадедушки. Дом наш пошел с молотка. Продали наши шелковые ковры, наши диваны из китайского шелка, сатина и бархата, наши столовые приборы из золота и серебра, наши громадные котлы, в которых готовилась пища на тысячи окрестных крестьян в дни религиозных праздников; продали разукрашенные шатры, использовавшиеся для торжественных церемоний. Гулям Муртаза должен быть наказан, сурово наказан, ибо никто не смел бросить вызов британцам. Они считались богами. Кое-где нам не позволялось ходить по предназначенным для них улицам. Никто не смел им возражать, а уж ударить…
Наконец достигли компромисса, Гулям Муртаза смог вернуться в Ларкану. Но дни его не продлились. Он заболел, стал терять вес. Хакимы, деревенские доктора, подозревали яд, но не могли определить источник. Пищу и воду его пробовали дегустаторы, но симптомы отравления не проходили, и жизнь его безвременно оборвалась, когда ему исполнилось лишь двадцать семь лет. Лишь после смерти прадедушки выяснилось, что причиной смерти его была отравленная хука, водная трубка кальяна, из которого он курил табак после ужина.
Мне нравились эти семейные истории. Любили их и братья, Мир Муртаза и Шах Наваз, гордившиеся своими тезками-предками. Препоны, встречавшиеся на жизненном пути предков, формировали наш моральный кодекс, как и рассчитывал отец. Верность, честь, принципиальность.
Сын Гуляма Муртазы, мой дед сэр Шах Наваз, первым разрушил рамки тормозящих развитие общества феодальных традиций. До него браки в клане Бхутто заключались между родственниками, двоюродными или троюродными братьями и сестрами. Ислам разрешает женщине наследовать собственность, и родственные браки оставались единственным средством удержания земель во владении семьи. Такой «бизнес-брак» наметили и между моим отцом — тогда двенадцатилетним — и его кузиной Амир, восемью или девятью годами старше. Отец страсть как не хотел жениться, но дедушка соблазнил его новым крикетным набором из Англии. После свадьбы Амир вернулась к семье, а отец вернулся в школу, на всю жизнь сохранив впечатление о нелепости, особенно для женщин, таких насильственных соединений судеб.
Но,
