то ли городского сумасшедшего, то ли богемного ветерана. Отдельные прохожие замедляли ход, озирались, с любопытством рассматривая странноватую фигуру.
Наблюдавшаяся сцена вряд ли стала бы предметом наших воспоминаний, если бы не поступок пожилой дамы в старомодной шляпе, которая, обратившись вначале к собору и осенив себя крестным знамением, неожиданно протянула профессору руку, решительно вложив в его ладонь ... рубль, прошептав при этом известные воцерковленным людям афористические слова: «Все мы немощны, ибо человецы суть». Ошарашенный неожиданным подаянием (а рубль в те времена был ого-го — две бутылки пива, плюс буханка хлеба!), Юрий Дмитриевич, раскрыв рот, так и не смог выдавить из себя ни единого слова, и в знак благодарности только кивал ей вслед головой.
Несколько недель он не мог отойти от случившегося.
— «Надо же, ну надо же — в десятый раз автоматически повторял он, — стыдоба-то какая! Я же олигарх, ограбивший бедную женщину! Она, небось, думала, что я стою на паперти и, может быть, отдавала последнее».
— «Да перестаньте же корить себя, — пытался успокоить профессора. — Она же от чистого сердца, а всякое даяние — есть благодать».
Но это не действовало, он все причитал что-то вроде «ах, сиволапый я, головушка моя забубенная...». Складывалось впечатление, что в тот момент он ощущал себя сродни преподобному Серафиму Саровскому, который, встречая в саровском лесу какого-нибудь случайного человека, склонялся лицом до земли и не вставал, пока тот не проходил мимо.
10. РЕСТОРАННАЯ АФЕРА
Эта байка восходит к одной из знатных московских тусовок конца семидесятых годов — очередной научной конференции по проблемам развития стран «третьего мира». Прежде чем рассказать о главном, упомянем о крайне забавном эпизоде, произошедшем перед ее открытием, свидетелями и действующими лицами которого стали автор и Батаняр Саидович Ягья — ныне известный отечественный историк, востоковед, политолог, заслуженный деятель науки и пр. В московском здании Всесоюзного географического общества, где открывалась конференция, нас, еще, можно сказать, юношей, встретил благообразный, невысокого роста энергичный старик с седыми усами и тут же буквально взгромоздил на наши чистые пиджаки увесистый и довольно тяжелый рулон ковровой дорожки, веля в приказном порядке отнести в указанное им место на втором этаже.
Какого рода проклятия слетали с наших губ, истории знать вовсе необязательно, особенно с учетом того, что «нахальным стариком» оказался сам Иван Дмитриевич Папанин, открывавший конференцию с двумя звездами Героя Советского Союза на пиджаке.
...После того, как успешно была исчерпана повестка первого дня работы, «креативное ядро» конференции вознамерилось отобедать в ресторане «Прага». Ну, а на автора, как младшего по возрасту, были возложены все организационные хлопоты. Думалось: а почему бы и не услужить «зубрам» и поднабраться немножко ума?
Однако прибыв в ресторан, все были сильно разочарованы: свободных мест не оказалось, за исключением нескольких, неизвестно для кого зарезервированных столиков. Уронить свой организационный «талант» в глазах ученых-корифеев, естественно, очень не хотелось. В подобной ситуации ничего другого не оставалось, как удариться в хлестаковщину, и использовать непреходящий опыт «турецко-поданного» и его же идеи, касающиеся «отцов русской демократии» и «особ, приближенных к императору». (Заодно припомнился и нетленный опыт профессора Слевича, вызывавшего по телефону такси на имя Смоктуновского или Алисы Фрейндлих в те годы, когда это средство передвижения было в большом дефиците).
Подозвав старшего официанта (как сегодня сказали бы — «старшего менеджера), и, указав конкретно на убеленного сединами Юрия Дмитриевича Дмитревского, автор официально заявил, что здесь имеет честь сегодня быть выдающийся советский биохимик, специалист в области молекулярной биологии академик Энгельгардт, и что о нашем приходе их обязаны были упредить специальным звонком из президиума Академии наук СССР. Если бы меня попросили назвать имя и отчество настоящего академика, возраст или хотя бы место его работы — мог бы получиться большой конфуз, но об этом тогда не думалось. Просто хотелось указать звучное имя академика, но в то же время, менее узнаваемое во избежание всякого рода неприятностей.
И, о чудо: монолог в стиле Остапа Бендера оказался весьма действенным. Нас тут же любезно пригласили пройти к одному из зарезервированных столиков, оперативно приняли и выполнили заказ, пожелав приятного аппетита, и, главное, успокоили тем, что им действительно звонили о нашем визите (!!!). Последнее сообщение было воспринято компанией с огромным энтузиазмом.
Нетрудно догадаться, что первого и главного тоста был удостоен выдающийся академик всех времен и народов «Энгельгардт», хотя не был обойден вниманием и «ресторанный аферист», акции которого заметно выросли в цене. О лучшем хэппенинге я и не мечтал.
Через несколько лет ресторанная компания почти в полном составе (включая автора и отсутствовавшую Талину Васильевну Сдасюк) была представлена к соисканию Государственной премии СССР за разработку нового научного направления, связанного с исследованием географических проблем стран «третьего мира». Увы, данной затее (прошедшей не только четвертьфинал, но и полуфинал, и провалившейся лишь в финале), родившейся тогда в ресторане «Прага», не суждено было закончиться хэппенингом — не помог ни академик «Энгельгардт», ни «ресторанный аферист».
А жаль. Вот так и проходит мимо мирская слава.
11. КРИЛЬ КАК НАУЧНЫЙ ОББЕКТ
И «ЗАКУСОН»
Есть два рода талантов: одни тебя подавляют своим блеском и величием, лишают дара речи; другие, напротив, раскрепощают, как бы развязывают язык и воображение, не уменьшают, а увеличивают тебя на свою же величину. Именно таким я узнал несколько десятилетий назад Соломона Слевича. (Правда, как выяснилось позже, познакомились мы с Соломоном Борисовичем еще раньше — в каюте капитана дизель-электрохода «Обь» перед отправлением судна в Антарктиду: он был приглашен как обожаемый учитель, наставник мореходцев обожаемый мореходами преподаватель, наставник и бывалый зимовщик (ученый секретарь 2-ой советской антарктической экспедиции), ну, а автор попал совершенно случайно в качестве родственника помощника капитана, и помогал готовить по торжественному случаю бутерброды с колбасой. (Любопытно, что некоторое время мы жили по близости, в одном районе Ленинграда, и на не совсем удачную нашу реплику, смысл которой сводился к тому, что Соломон Борисович живет сразу «за мной», последовал остроумнейший ответ: «Да, конечно, впереди тебя я жить просто не имею права!»).
Слевич сразу предстал в сущности, наверное, самого демократичного и «свойского» человека из этого окружения, с которым можно было запросто вести разговоры буквально на все темы, включая запретные (помнится, на чей-то вопрос о его хобби, тут же последовал оригинальный ответ: «конечно, женщины!»). Редко кто был столь щедро наделен даром светскости — не какой-то пьяной, «застольно-подстольной», а самой светлой, рассудительной, которая у него никогда не превращалась в нечто общественно-престижное и,
