против себя.
Начальник полиции покачал головой:
— Нам нужно что-то более быстродействующее. Анна, ты назначена в новый Научный совет от университета, Юлиус от Метеоцентра, а мы с Миланом отсюда. Начнем там.
— На самом деле вы просто упраздняете Научный совет, — произносит Халльдоура. — У него же никакой власти не будет.
— Совет консультантов нужен для консультирования нового Научного совета, — говорит начальник полиции.
— Милан, а у вас на этот счет какое мнение? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
— Я просто слушаюсь приказов. Делаю то, о чем меня просят, пытаюсь приносить пользу. И сейчас у нас нет времени, чтобы это обсуждать.
Он прав. Я просматриваю снимки после полета, а Халльдоура проверяет показания погодного радара на аэродроме Кеблавика. Мы учитываем количество вулканических веществ, пытаемся оценить мощность извержения, на какой глубине оно происходит, в одном ли месте или в нескольких. Нам кажется наиболее вероятным, что извержение открылось в трещине на морском дне в двух километрах от бухты Кедлингарбаус и оно больше, чем нам изначально думалось. Метеоцентр передает данные о пепле в центр наблюдений в Лондоне; пока что вулканические выбросы затронули только аэропорты в Кеблавике и Рейкьявике, однако авиакомпании и авиационное начальство по обе стороны Атлантического океана уже затеяли свою извечную перебранку о том, насколько безопасны пассажирские авиаперевозки при таких обстоятельствах, и на одной чаше весов у них безопасность пассажиров, а на другой — убытки авиакомпаний.
Я пытаюсь сосредоточиться на дискуссии, но чувствую, что мои мысли блуждают далеко — думаю о моей семье, оставшейся дома под потемневшим небом, и о ясных внимательных глазах фотографа, как он смотрел прямо мне в душу, в мои нелогичные страхи. Мне становится не по себе при мысли, что я показала ему эту свою сторону, как будто он увидел меня голую.
Булгаков в духовке
Услышишь гром и вспомнишь обо мне,
Подумаешь: она грозы желала…
Полоска неба будет твердо-алой,
А сердце будет как тогда — в огне[14].
Анна Ахматова
Внезапно решаю по дороге домой заглянуть на улицу Эскихлид. Предварительно не звоню: все равно она не ответит. И вообще сомневаюсь, заметила ли она извержение: очевидно, это что-то слишком мирское и будничное, чтобы привлечь ее внимание.
Пеплопад становится слабее, дворники машины превращают пыль в серую грязь, царапающую лобовое стекло. Я пытаюсь не думать о лаке цвета шампанского, которым покрыт мой джип; муж точно не обрадуется, хотя моей вины здесь нет.
Паркуюсь у многоэтажного дома и поднимаюсь на верхний этаж, идя на запах курева, который становится тем сильнее, чем выше я взбираюсь. Бедные соседи! Я стучусь в двери, сначала тихонько, потом сильнее, вынимаю из сумки свой ключ и открываю, просовывая голову в жаркую квартиру:
— Ты дома?
Она сидит у видавшего виды компьютера в своем маленьком кабинете и оборачивается на мой голос, таращась на меня из-под очков, но, кажется, не удивлена, да и не особенно рада видеть меня.
— Анна? Ты что здесь делаешь? Разве ты не должна заниматься этим извержением?
— Да, я как раз этим и занималась с самой ночи, сейчас еду домой — прилечь. Вот, решила заглянуть к тебе, проверить, вдруг тебе чего-нибудь не хватает?
— Мне? Чего это мне должно не хватать?
— Еды? Общения? Чего-нибудь почитать?
Последнее — это попытка пошутить: стены квартиры буквально заставлены книжными полками от пола до потолка, стопки книг громоздятся на столах, на пианино, на подоконниках, — подозреваю, что в духовке она тоже держит книги.
Она не улыбается, поглаживает верхнюю книжку в куче на столе:
— Не переживай, у меня вот есть моя Ахматова, с ней скучать некогда. Мне еще так много предстоит сделать, а время уходит, дней остается все меньше и меньше.
Когда она начинает рассуждать о том, что, мол, смерть может настигнуть человека в любой момент, мне становится скучно, и я выхожу в ее крошечную кухню, открываю пустой холодильник, вздыхаю при виде немытых пепельниц и старой банки из-под сардин в раковине, переполненного вонючего мусорного ведра.
— Ты окна не законопатила, — ворчу я и иду в ванную, собираю там дырявые полотенца, намачиваю и затыкаю ими пазы в окнах. И надо же — ей это кажется смешным!
— А кто его знает, вдруг этому извержению удастся то, что старику «Винстону» не удавалось целых шестьдесят лет, — вогнать меня в гроб, — говорит она; внутри у нее клокочет, смех переходит в приступ кашля, она нашаривает пачку сигарет, закуривает и жадно втягивает дым, а я отворачиваюсь.
Она стала такая тощая, жалкая, что я не могу на нее смотреть, как креветка с виду, всю жизнь прокурившая и просидевшая сгорбившись за компьютером. Помню, какой красавицей мне она казалась в детстве, а сейчас напоминает серое привидение.
— Хочешь ко мне домой, пообедать с нами? — спрашиваю я, хотя и знаю, что ответ будет отрицательным. — А я завезу тебя обратно ночью по пути на дежурство?
Она не удостаивает меня ответом, садится в свое компьютерное кресло, унаследованное, похоже, от Троцкого, поворачивается к граммофону на книжной полке сбоку и кладет иглу на пластинку Шостаковича, затем снова разворачивается к компьютеру, смотрит на монитор из-под очков и листает книгу утрированными движениями, давая понять, что мое присутствие больше не желательно.
Я вздыхаю и открываю входную дверь.
— Если что-нибудь потребуется — звони!
Ответа нет.
— Я скажу Кристинну и детям, что ты передавала им привет.
— Привет им!
Голос раздраженный, хриплый; я закрываю за собой дверь и спускаюсь по лестнице, а в горле у меня комок. Это была плохая идея: навещать ее, утомившись после трудного дня! Как это по-детски — думать, что она уделит мне внимание, похвалит за сегодняшние интервью, скажет, какая я умница и молодец. В доме моей матери меня никогда ничего не ждет кроме разочарования.
Кому во время извержения нужен дизайнер интерьера?
Когда я открываю входную дверь, подбегает Салка и бросается мне на шею, будто я вернулась из царства мертвых, а может, она просто радуется перемене после того, как ее целый день продержали в четырех стенах.
— Ну что, карапузик?
Обнимаю ее, а потом высвобождаюсь из неистовых объятий, мою руки и сажусь за кухонный стол. Муж встречает меня ужином — яичницей и салатом, откупорил бутылку белого вина, но я отказываюсь от бокала, который он мне предлагает: в полночь мне снова нужно быть на работе. Он рад меня видеть, за день
