жизнь, безжалостно перечеркнул все его планы на будущее. И Велев испугался, ведь он мог потерять и то, что еще осталось... Испугался и отпустил поводья.
— Уведи коня! — приказал солдату Велико. — И сними мундштук. Никто не позволит мучить животное.
— Могу ли я спросить, чем объяснить такое исключительное внимание к моей особе? — спросил подпоручик.
— Считайте, что с данного момента вы находитесь под домашним арестом, а точнее — под следствием.
— Но имейте в виду...
— Что я не соблюдаю никаких формальностей? Можете жаловаться! Пока происшествие не будет расследовано, запрещаю вам покидать место расположения полка. Надеюсь, вы меня поняли!
— Я допускал и такое, но... — Подпоручик задохнулся от злости и бессилия.
— Идите! Пока все! У себя в кабинете можете рассуждать сколько душе угодно!
У Велико снова пересохло в горле. Этот разговор стоил ему больших усилий. Он без особого труда сломил бы высокомерие Велева, но при их разговоре незримо присутствовал Ярослав, и это сдерживало Велико.
«Мы размякли, вот в чем дело. Получив возможность свободно двигаться по улицам, мы стали здороваться за руку со своими смертельными врагами. Ну и логика!»
Велико прислушивался к журчанию воды в колонке. Ему хотелось пить, но в то же время он испытывал отвращение к этой безвкусной воде.
— А ты откуда взялся? — посмотрел он удивленно на оказавшегося рядом с ним Павла.
— Я как «летучий голландец». Появляюсь там, где меня не ждут, — улыбнулся Павел и с любопытством посмотрел на раскрасневшееся лицо Велико. — У вас, кажется, состоялось объяснение в любви? — подмигнул он, кивнув в сторону удавлявшегося подпоручика.
— Хватит молоть глупости, лучше скажи, что тебя привело сюда. — Велико глубоко вздохнул и присел на скамью у стены.
— Тебе что, нездоровится? Не болен ли ты? — спросил Павел.
— Не выдумывай. Я крепок, как скала, только здесь что-то побаливает, — показал Велико на грудь. У него были цепкие узловатые пальцы.
— Опять началась катавасия. А ты... — Павел не договорил, почувствовав, как Велико насторожился.
— Что, и ты туда же? Ведь Болгария пропадет, если какой-то Велико целую ночь будет пить. А вот этими, что в лакированных сапогах и пелеринах, никто не интересуется, где они бывают и чем занимаются. У подпоручика батарея выведена из строя, он заслуживает того, чтобы его судил военный трибунал, а он, видите ли, решил отправиться на прогулку. Ему скучно в полку. Послушай, а не лучше ли сегодня меня не трогать? — спросил Велико.
Павел отвел глаза. Увидев Велико в одиночестве, он решил побыть с ним вместе: совсем другое дело, когда есть с кем поделиться, рассказать о том, что тебя терзает. Но, видимо, он опоздал.
— Я хотел посмотреть на их фотографии, — начал Павел. — У нас есть снимки всех солдат отделения. Все-таки легче, когда представляешь, кого надо искать.
— Мне надо немедленно пойти к Жасмине. — Велико не слушал его. — Она должна знать все. Наступил тот день, когда следует играть с открытыми картами. Или — или...
— Ты сошел с ума! — Павел встал и с детским любопытством посмотрел на него. — Я пришел ему помочь, а он...
— Ты еще здесь? — вздрогнул от звука его голоса Велико. — Если хочешь, пойди к Ярославу. У меня есть дело, очень важное дело.
Павел смотрел на него с нескрываемым удивлением. Он понимал: то, что происходит с Велико, вышло за рамки обычных, повседневных забот.
Стефка подошла к большому зеркалу у стены. Ощупала лицо, шею со следами загара и едва заметными морщинками, провела по ним рукой, пытаясь разгладить. Из груди готов был вырваться стон, но нет, этого не произошло, лишь на щеках проступил румянец и около губ образовалась горестная складка.
Ее привел в себя цокот лошадиных копыт, звук бубенцов ее фаэтона.
Перед ней предстала странная картина. Во двор имения на бешеной скорости влетел фаэтон. На козлах стоял бай Станьо. За фаэтоном въехали еще три телеги, нагруженные мебелью и другим скарбом. Фаэтон резко остановился, и только тогда Стефка увидела Жасмину, поднявшуюся с заднего сиденья.
— Сваливайте все на землю! Ничего не жалейте! Кладите одно на другое! — крикнула возницам Жасмина.
Ничего не понимающие люди стали швырять с телег все, что попадалось им под руку, а лошади, все еще дрожа от яростного галопа, нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Здесь повторилось то же самое, что происходило в городе, когда там грузили вещи. Люди никогда не видели молодую хозяйку такой разгневанной и буйной. Она ни перед чем не останавливалась. И себя не жалела — по дороге чуть было не свалилась под колеса фаэтона. Впившись руками в откидной верх экипажа, Жасмина подпрыгивала на ухабах, но не садилась, не хотела лишать себя удовольствия от бешеной езды. И что возницам показалось странным: они увидели слезы у нее на щеках. Были ли это слезы радости или страдания, никто не понял.
Никто не посмел перечить ее желаниям. Когда весь багаж оказался на земле, Жасмина сошла с фаэтона. Нечто подобное ей довелось видеть после бомбардировки города. Тогда возле разрушенных зданий валялись беспорядочно разбросанные вещи, обгоревшие, изломанные, — немые свидетели бесчеловечности, а эти, целые, нетронутые, демонстрировали благополучие их владельцев. Жасмина погладила полированную спинку кресла, прикоснулась к колыхающемуся на ветру шелку своего подвенечного платья. Кто знает почему, но именно оно попалось ей под руку. Шелк был какой-то прохладный, ускользающий из пальцев.
— Все в прошлом... — прошептала она и сняла с фаэтона бидон с керосином. Все отошли в сторонку. Возницы подтянули поводья, чтобы лошади не шарахнулись от испуга.
Жасмина выплеснула весь керосин на вещи и чиркнула спичкой. Мгновенно вспыхнул огонь. Раскаленный воздух обжег ей лицо, но она отошла лишь после того, как пламя охватило последнюю вещь.
Даже Стефку Делиеву поразило подобное безумство. Языки пламени угрожающе взметнулись в небо. Они раскачивались под порывами ветра, ослепляя ее. Горели деньги, горели впустую, и это были ее деньги, на которые она рассчитывала. Стефка высунулась из окна и что-то крикнула, но ее никто не услышал. Тогда она бегом спустилась во двор. Жасмина заметила ее, но даже не повернулась.
— Как
